Ненаучный подход (СИ) - Келин Алекс Страница 12

В общем, решил Винс никуда не бежать, а все силы положить, чтоб и дальше вокруг приятно пахло. Заработать, книжку дорогущую продать да открыть… лавку какую-нибудь. Или пекарню. А то и целый трактир!

Было приятно помечтать перед сном, уютно устроившись на сундуке и глядя, как за маленьким окном каморки холодный ветер сбрасывает снежинки с обледеневших веток.

Впервые за много лет Винс не мерз.

***

Снег празднично скрипел под ногами мальчишки, напоминая о давно прошедшем Рождестве. Весна на носу, а до тепла еще дожить бы! Полная луна освещала засыпанный снегом Гнездовск, в чистом небе блестели звезды, было светло, почти как под фонарями центрального бульвара.

Подморозило. Дневная слякоть схватилась ледяной коркой, приходилось смотреть под ноги, чтоб не поскользнуться. Шатающийся в десятке шагов впереди мужик немелодично, но с большим чувством орал «Вечер спустился на наши холмы» — видно, успел от души набраться.

Винс с разбегу прокатился по замерзшей луже и хихикнул — на словах «Пойдем, девка, гулять в поле» раздался звонкий шмяк, певец взвизгнул и уже тише помянул гололед недобрым словом.

Над оградой постоялого двора торчал столб с надетым горшком. На круглом глиняном боку кто-то углем нарисовал смешную рожицу. Винс хотел было скатать снежок и запустить в это художество — то-то брызнет! Но сдержался. Он взрослый, работающий человек. Какие снежки?

Правда, дело, по которому он шел, было насквозь несолидным. Но тут ведь как посмотреть — господин велел, значит, тоже работа.

Винс возвращался из вечерней школы. Он ходил туда уже вторую неделю, и все эти «буквы пишем ровно, с одинаковым наклоном» и «у крестьянина было три яблока» надоели ему хуже горькой редьки.

Где это видано, чтобы у крестьян по три яблока было? Три мешка — еще туда-сюда, а если три штучки, так это очень так себе крестьянин! Пропил небось все. Домишко у него покосившийся, куры не кормлены, а скотины и в помине нет.

Так Винс и собирался сказать господину Виктору. Мол, глупостям учат в вашей школе! Читаю я и так хорошо, буковки красиво рисовать мне не надо, чай, не письмоводитель. Зато меня учитель похвалил, я примеры решил правильно и быстрее всех, вот и отпустили на четверть часа раньше. Чего мне время тратить? Пусть крестьянин сам яблоки считает, раз больше не вырастил. Неудачник.

Винс очень собой гордился. Господин для простоты и э-ко-номии (слово-то какое красивое!) его в школе Бергеном записал — своего-то прозвания Винс отродясь не знал. Детей стражников в школу брали без денег, за них князь платил. Это Винс из-за двери подслушал.

Не посрамил, выходит, фамилию!

— Эй ты, крысеныш! — услышал Винс глухой голос из переулка. — А ну, шагай сюда!

Мальчишка не сразу понял, что это к нему обращаются. Обернулся к темному проему между зданиями, углядел там несколько фигур, и как кипятком окатило — влип!

Хотел со всех ног припустить вдоль улицы, но сбоку (и как успел-то! никого ж не было!) подошел вразвалочку еще один парень на голову повыше Винса. Ухмыльнулся во все давно не чищеные зубы, обдал пацана мерзким запахом изо рта:

— Топай до старшого, — повернул Винса за плечо и кулаком промеж лопаток добавил. Для скорости, значит.

Стало Винсу кристально ясно, кто тут неудачник.

Пацан испуганно ойкнул, понуро опустил плечи и пошел, куда велено. Еще и вздрагивал на ходу. Пусть поверят, что он от страха сам не свой, — зазеваются, можно будет удрать.

В переулке было темно, да и не переулок это был, а тупик между двумя высокими каменными домами, перегороженный крепкой решеткой.

Не пробежишь насквозь.

Там стояло еще трое. Один смутно знакомый, вроде как в Перевальске при Иване был. Остальных Винс видел впервые, но породу эту прекрасно знал.

Полушубки нараспашку, порты широкие, щербатые злые улыбки до ушей. Пахнут опасно. Бандюки. Как сказал бы господин — «представители нижних классов криминального элемента». В рукавах у таких что угодно может быть — хоть свинчатка, хоть перо, хоть кастет.

Если б не спалили Ивана, лет через пять-семь Винс стал бы таким. Тоже бы ножиком игрался, кренделя блестящие выписывал. Видно, не судьба.

Окружили похохатывая. Винс даже башкой не особо вертел, и так все понятно было.

Не дернуться.

И народу на улице — никого. Ори, не ори…

— Что, крысеныш, — презрительно сплюнул один из них — видимо, главный. — Сдал Ивана страже? Продался за харчи, паскуда?

— Не сдавал я никого, — Винс сам удивился, как звонко сумел ответить. Посмотрел тому в лицо, попытался поймать взгляд — не вышло. Вожак зенками по округе стриг.

Тут Винса проняло — видать, от отчаяния:

— А если ты, Лысый (и кликуха вспомнилась! надо же!) предъявить хочешь — так пойдем к людям, пусть рассудят, кто кого сдавал, а кто душегубов видал и показать на них может!

— Ты шо, пацук, пишчышь? — издевательски спросил с деревенским говором бандюк, что Винса на улице отловил. — Не трэба людив, забивай яго туты. Сами усе ведаем.

Винс со всей мочи пнул его чуть повыше голенища сапога. Тот такой прыти не ожидал, дернулся, аж шапка упала.

Винс на него уже не смотрел, а во всю глотку орал «Пожар!!! Горииииим!». Хотел с разбегу протаранить Лысого головой, но получил короткий, точный удар в лицо. Нос хрустнул, по губам потекла кровь.

От мощного пинка в живот Винс забыл, как дышать. Он ослеп от боли и хватал ртом воздух, дергаясь на грязном снегу.

Попытался свернуться калачиком, хоть как-то защитить руками голову, откатиться от ударов…

Куда тут откатишься, когда тебя пинают, как мяч в веселой игре?

Волной дикого отчаяния пришло отчетливое — это всё. Конец. Забьют.

Где-то далеко кто-то жутко заорал от боли. Гаснущий разум Винса решил было, что это он сам кричит — но нет. Так басовито выть незнакомым голосом он бы не смог. И удары почему-то прекратились.

Как потом вспоминал Винс, помирать он не стал от любопытства. Хотелось узнать, кто так верещит.

Залитый кровью левый глаз никак не хотел открываться, но в итоге Винс справился. Мир завивался вокруг теплым снегопадом, непонятно было, где снежные хлопья, а где пятна перед глазами. От мелькания мутило, кружилась голова, и взгляд никак не собирался «в кучу». Кое-как проморгавшись и заставив себя смотреть в одну точку, Винс обнаружил, что пропустил почти всё.

У глухой стены выл Лысый. Его правая нога была вывернута в колене под жутким, неестественным углом. Рядом с ним сполз по каменной кладке давешний деревенский увалень и упал лицом в снежную кашу. Вместо затылка у него было кровавое месиво.

«Не вовремя ты, парень, шапку обронил», — отстраненно подумалось Винсу.

Двое оставшихся отступали к решетке, а следом спокойно, не торопясь, шел кто-то с короткой дубинкой.

— Вы оба, — услышал Винс знакомый голос, — мне не нужны. Наручники одни. Придется кого-то убить при задержании. Или один другого вяжет, а я, может быть, уговорю прокурора заменить виселицу каторгой.

— Пошел ты на хер, рыцарюга! — зло сплюнул один из отступавших. — Кишки выпущу, падла!

— Ублюдок сраный, порву на тряпки! — взвизгнул второй.

Винс разглядел только резкий рывок и блеск клинка. Потом было секундное сплетение темных фигур, нож со звяком улетел в сторону, его владелец впечатался физиономией в решетчатый забор, а второй бандюк, который «ублюдком» лаялся, отлетел в стене и упал на четвереньки. Щелкнули наручники. Бывший владелец ножа дергался, прикованный к решетке, а человек с дубинкой не торопясь шел к последнему противнику.

— Вот и решился вопрос, кому в камеру, кому в морг, — с улыбкой сказал он.

Несколько секунд в переулке было удивительно тихо. Даже шагов не слышно, свежий снежок не хрустел под сапогами. Винс не мог повернуть голову и увидеть, что происходит у стены. На его лицо падали снежинки, таяли крошечными капельками, отвлекая от боли. Время текло медленно, языком густого меда из разбитого горшка…