Электрический бал - Михаил Александрович Жарчев Страница 12

Баронесса утробно загоготала:

– Ну хватит вздора, mon cher! [8] Что там у вас вздыбилось в панталонах?

– И смерть, и жизнь, и бешенство желанья! – задекламировал Жорж. – Бегут по вспыхнувшей крови. И разрывается дыханье!

Влюблённого мотало из стороны в сторону.

– Баронесса, козочка, мне бы жахнуть ещё рюмашку для порядку. Чтоб легче было впиться, так скать, в ваши красы, как жадная пчела в листок весенней розы.

– Вы выпили сполна, гусар. А теперь прыгайте уже на свой цветок, да и жальте меня, жальте!

Жорж зарычал и замотал головой, будто храбрясь перед нырком в ледяную прорубь. Князь отстранился с отвращением от замочной скважины. В этот момент мертвец схватил его за шкирку, поднял над землёй, распахнул дверь и метнул, будто он был не тяжелее котёнка, в проём.

Поль больно рухнул на пол, а когда поднялся, то увидел за собой лишь стену, увенчанную большим и не очень правдивым портретом хозяйки. Никакой двери, чтобы вернуться назад, не было.

– На что вы там уставились? – спросила баронесса. – Долго ли мне быть ещё съедаемой желанием?

Поль испуганно развернулся. Баронесса лежала в ворохе простыней, раздвинув белые ноги. На правой руке её в свете луны поблёскивал перстень.

Князь почувствовал, что в паху у него пульсирует что-то тяжёлое. Он опустил глаза и вскрикнул. То, что он увидел, никак, никак не могло принадлежать ему.

– Ну хватит дурачиться, мой жеребец, – прорычала баронесса томно, приподнимаясь на кровати. При этом ночнушка спала с её плеча и оголила бледную тяжёлую грудь.

Князь дёрнулся было назад, но баронесса протянула руку и схватила князя за то, что никак, никак не могло ему принадлежать, но, как выяснилось, имело наикрепчайшую связь с его телом и ощущениям.

Князь понял, что безбожно пьян. Тело его повело, и он завалился на победно улюлюкающую баронессу.

Остальное виделось ему сквозь пелену хмельного тумана. Стоны, вздохи, поцелуи, объятия. Тошнота. Тошнота. Поль несколько раз проваливался в небытие, но снова просыпался от криков баронессы.

Когда истязания кончились, князь завернулся во влажные простыни и, дрожа, провалился в беспробудный сон. В нём Поля мотало по бесконечной спирали разрозненных больных мыслей.

Глава III

Cadavre

(начало письма обгорело)

… что до того примечательного иностранца, о встрече с которым я поведал в прошлом письме, история его получила на днях неожиданное продолжение.

Заявилась ко мне на приём одна купеческая мамаша с дочуркой. Требую, говорит, разыскать англицкого колдуна. (У них, по старой традиции, все иностранцы либо англичане, либо немцы.) «Попался, голубчик!» – думаю. Зло, оно не может таиться. Так убийца всегда возвращается на место преступления, так вор за раз спускает ночную добычу, чтобы снова выйти на ходку!

«Выкладывайте, – говорю, – мамаша, что он у вас украл».

А она: «Да ничего он не украл. Младшенькая вот в девках сидит. Выдать бы за достойного человека. А люди добрые поведали, что иностранец объявился, который что ни попросишь, всё исполнит. Только денег давай. Денег у нас сколько хошь. А вот благородные господа в женихи всё не просятся».

Я ей: «Что вам, милочка, от меня-то надо?»

«Так где ж мне его разыскать-то? – говорит. – Вся из сил выбилась. Вы уж, – говорит, – его схватите и в участке держите, чтобы каждый, кто желанием располагает, найти его мог и желание енто исполнить». И сидит улыбается чёрными своими купчихинскими зубами. Вот такой в Москве народец!

Так вот я и решил справиться, где сейчас мой случайный знакомый и чем занят. Приезд его тоже привёл город в движение. Я уже некоторое время подмечал, как о нём возбуждённо судачат московские языки без костей. Один весьма уважаемый статский советник клялся, что, мол, на днях вышеуказанный иностранный маг по просьбе родственников поднял из мёртвых купца первой гильдии Матвеева. Тот подписал духовную и свалился обратно в гроб замертво. И тут в этот анекдот, который я слышал, кажется, несколько лет тому назад ещё в Петербурге, верят безоговорочно! Я ему: как же вы клясться Богом можете, когда сами не видели. А он аж побелел и заявил со звенящей в голосе обидой, что «люди врать не будут». Представьте себе!

Так вот послал я хожалых по всем гостиницам, полагая найти в одной из них объект своего интереса. И тут – ба! С первого раза попадание – иностранец снял номер в «Шевалье». Я кинулся по адресу, но оказалось, что негодяй так в номер и не въехал, в чём я собственными глазами и убедился.

Каково же было моё удивление, когда из других гостиниц стали поступать похожие сведения: иностранец забронировал номера и у них и точно так же не явился. Метрдотели как один волновались, не приключилось ли с иностранцем чего худого, и просили разобраться.

На что можно списать подобное поведение, как не на злой умысел и попытку запутать следы? Причём преступление, побудившее его действовать подобным образом, судя по всему, ещё не совершено! Своим интересом мне как бы удалось заглянуть за шторку будущего, и в моей власти теперь это будущее предотвратить!

Приволокли студента из художественной академии, и вместе мы составили портрет негодяя, благо лицо его я запомнил превосходно. Оттиски развесили во всех участках и на всех будках. Людей, похожих на него, приказано было ловить и везти ко мне. Из личных средств я назначил награду двадцать пять рублей серебром. И, когда этого проходимца приволокут в отделение, посмотрим, какие ещё фокусы таит он в рукаве.

С любовью, Ваш П.

* * *

Жорж Безобразов зевнул, причмокнул и потянулся, чтобы ухватиться за рыхлую талию баронессы, но рука его нашла только пустоту. Сознание царапнула неприятная мысль. Он отбросил её и готов был уже нырнуть глубже в медовую дрёму, как вдруг отвергнутая мысль вернулась и воткнулась в мозг острой иглой. Он вздрогнул и понял, что никакой он не Жорж, а князь Поль Бобоедов. И что находится он не в спальне баронессы Армфельт, а на холодном деревянном столе в той же самой пыльной комнате, где его вчера мучил иностранец.

Князя прошиб пот. Он вскочил со стола и заметался по комнате. Ни Дюпре, ни саквояжа в ней не было.

Князь завыл, схватил себя за кудри и, гремя каблуками, кинулся в коридор. Керосиновая лампа стояла погашенной. Пальто с галунами валялось на полу, придавленное сапогами. Из двери одиноко торчал гвоздь, на котором вчера, по-видимому, и висел слуга-калека.

Одной рукой Поль схватился