Спаситель с нашего двора - Олег Касимов Страница 13

17

Я проснулся, чувствуя себя намного лучше. Видимо, проспал довольно долго. В голове уже не шумело. Немного ныли отбитый бок и перемотанное правое предплечье, но боль была незначительная.

Лучи теплого апрельского солнца заполнили комнату, словно провозглашая: «Вот он, новый день, вселяющий надежду. Он настал. Жизнь прекрасна в любых ее проявлениях, и нет на свете ничего лучше, чем продолжать жить, просто радуясь милым лучикам». На меня нахлынули воспоминания, такие же теплые и светлые, как апрельское солнце.

Я никогда не был лидером. Так повелось с детства. Я часто болел. Мои родители так со мной намаялись, что, видимо, ни на что особенно не рассчитывали: главное, чтобы был здоров. Меня это очень устраивало. Далеко не все дети хотят доминировать, но почти все любят приврать, приукрасить, выискивают возможность выделиться хотя бы в чем-то. А я чувствовал, что мне не надо ничего доказывать. Мне просто было комфортно находиться там, где я есть. И обычно это место было в тени. Я привык зависеть от других людей и не любил сам принимать решения. Не могу сказать, что я при этом был глуп или плохо учился, – так, не лучше и не хуже других. Хотя позже мне таки довелось получить хорошее образование, повлиявшее на выбор моей профессии.

Начиная со средних классов я стал вечным Санчо Пансой. И мне это было по душе. Нет, я не лебезил перед сильными, не поддакивал вечно, ни за кем не таскал за портфелей. Но при этом всегда дружил с самыми интересными ребятами. Как так выходило, не знаю. Возможно, это чистая физика: противоположные заряды притягиваются.

Моя дружба с Андреем стала закономерной. Пять лет, начиная с первого курса, мы провели бок о бок. Он заразил меня тягой к знанию, таская по дополнительным занятиям. Молекулярная физика, термодинамика. Мы интересовались новейшими научными достижениями. Именно его неуемная энергия, ну и провидение, привели нас в ангар Аркадия Владимировича Колосова.

В Палестине я встретил другого Андрея. Он был старше и мудрее. Он уже был не просто моим другом – он в одночасье стал другом для огромного числа своих последователей. И все же что-то осталось в этом человеке от моего питерского товарища. Я до сих пор не мог принять и одобрить его выбор, но именно под лучами апрельского солнца мне открылось понимание всего величия поступка Андрея.

Халим заглянул в комнату, увидел, что я проснулся, и сразу отправился за хозяином. Уже через пару минут ко мне зашел Семен Давыдович.

– Очень рад видеть, Александр, что силы к Вам возвращаются. Я не стал перегружать Вас в последнюю нашу встречу, но думаю, сейчас уже можно вернуться к делам. Итак, мы переходим в заключительную стадию операции. Как обозвал ее ГБ-шный режимно-секретный отдел? «Израиль. Зарождение новой эры», не правда ли? Чудно. Хотел пошутить, но понял: для меня двадцатый век стал настолько далеким и чужим, словно я говорю о Марсе.

А теперь серьезно. Если телепорт продолжит функционировать, разрушится мир, который знаем мы. Любая организация или государство, в чьи руки попадет изобретение, не сможет удержаться от соблазна отправить телепортавтов познакомиться с прошлым. Затем неизбежно возникнет желание его переделать, дабы улучшить, как им представляется, свое будущее. Но самое страшное – никто не спрогнозирует, насколько при этом изменится настоящее. Последствия могут быть ужасны. Мир действительно может рухнуть. Я создал адскую машину, а осознал это только в Палестине. Там, в Москве, я не думал о моральных принципах, был увлечен только чистой наукой.

Практическое применение телепорта, то есть наше перемещение, само по себе стало фактом, повлиявшим на будущее. Мы предстали перед выбором: просто наблюдать за происходящим, зная, что будущее станет совершенно другим, или приложить все силы для воссоздания той истории, которую знаем мы, а значит – и все следующие поколения. Нам удалось воссоздать историю христианства, поставив очень многое на карту, и даже больше. Кто-то отдал все. Даже жизнь. Нельзя, чтобы эта жертва стала напрасной.

Итак. Последний акт нашей пьесы должен стать таким. Ты отправишься домой. Я телепортирую тебя в ту же временную точку и место, откуда тебя отправлял мой помощник Евгений Михайлович. Ты попадешь обратно в ФСБ-шную лабораторию. Со стороны это будет выглядеть следующим образом: запускается обратный отсчет. Пункт назначения – прошлое. Группа ученых столпилась вокруг телепорта. Под воздействием лучей через тебя проходит свечение, оно усиливается, нарастает, достигает пика. Стоп. Завершается короткий, но полный цикл работы прибора. При этом телепортавт номер три, в отличие от предшественника, номера два, никуда не пропадает, а просто остается на месте. Значит, что-то пошло не так. Запуск считается неудачным. Никто из-за фазового бликового свечения не заметит, что телепортавт пропал на долю секунды и появился снова. Эта доля секунды и есть твое возвращение. К тебе бросятся ответственные медики. Станут расспрашивать о самочувствии. Ты будешь ужасно себя чувствовать; ну, это естественно – уже перемещался, в курсе. Тебе нужно только подтвердить: при запуске ты отключился, а очнулся снова в лаборатории. Естественно, никакой Палестины, никакого Ланского, никакого перемещения просто не было. И если даже приборы слежения зафиксируют твое отсутствие на долю секунды, да хоть на пять секунд, – тебе поверят. Дальше нужно сделать так, чтобы телепорт больше никогда не заработал. У тебя будет от двух-трех недель до месяца, пока соберут и обработают всю информацию по твоему «неудачному» пуску. За это время нужно нарушить работу всего одного прибора, и все последующие попытки отправить телепортавтов станут безуспешными. Я подробно объясню и покажу, что нужно делать. Если у тебя не появится возможности сделать это самому, то придется обратиться к Осипову. Он тебе поверит. Я приготовил информацию, известную только мне и ему. Ну и объяснишь мою позицию о разрушительном использовании телепорта. Он же был моим ассистентом. Он поймет.

–Что ж, может и сработать,– констатировал я.

– Должно сработать.

– А как же Вы, профессор?

– Отправлю тебя и уничтожу свой маленький прототип. Мне возвращаться нельзя. Чекисты найдут способ заставить меня возобновить работу. Евгению Михайловичу же бояться нечего. Он только доводил до ума мой готовый прибор, а не создавал его. Он не сможет возобновить работу после диверсии, даже если захочет.

– Семен Давыдович, Вы что же – навсегда останетесь здесь, в Палестине, Иосифом Аримафейским?

– Да. Каждому из нас придется нести свой крест. К тому же меня никто не ждет в двадцать первом веке. Мне там особо делать нечего.

И последнее. Сегодня вечером у тебя появится возможность еще раз увидеться и попрощаться с Андреем.

18

Я кинул балахон-накидку на песок и расположился на нем. Место вроде похожее, хотя окончательной уверенности не было. Песок