Хищное утро (СИ) - Тихая Юля Страница 13

Ёши смотрел на разгрузку с ровным лицом. Я курила, чувствуя, как январский холод пробирается под кожу, и пыталась понять, почему у меня дрожат руки.

Взметнулись ткани. Ёши накинул мне на плечи свой верхний халат и, ничего не сказав, ушёл в дом.

xi

— С победой! — торжествующе сказала бабушка и отсалютовала мне бокалом.

Я вяло улыбнулась. Быть может, зря, — но я не чувствовала себя победительницей. Хотелось умыться, скурить чего-нибудь покрепче и запереться в мастерской на неделю, поставив в дверях охранника-голема.

— Ты настоящая Бишиг, моя дорогая, — продолжала бабушка. Она привлекла меня к себе, обняла и похлопала по плечу. — Ну, ну! Сделай счастливое лицо. Что тебе не так, Пенелопа?

Я пожала плечами и улыбнулась старательнее.

В бабушкином кабинете, как всегда, было темно и душно: она стала мёрзнуть к старости и любила натапливать свои комнаты так, чтобы каждый посетитель мгновенно покрывался мелкой испариной, а я — оплакивала счета. Впрочем, это было не более чем мелкое неудобство, и мне не хотелось отказывать в нём бабушке.

Она прошла, опираясь на посох, к столу в эркере и уселась в своём высоком кресле, а я плюхнулась на стул. Узловатые пальцы встряхнули бумаги, перебрали ворох плохо откопированных листов.

— Милая, от твоего лица у меня кисло во рту, — попеняла бабушка.

А потом цепко вытащила из кипы листов фотографии. Это тоже были плохонькие копии, корявые и все в полосах, но главный герой в них узнавался легко: это был Ёши, в анфас и в профиль, портретно и в полный рост, одетый, в трусах и полностью голый, — как и положено для снимков в контракте. Мне тоже пришлось такие сделать, и ради этого наш семейный юрист специально нанял неболтливого фотографа из тех, чьи контакты передают между Родами. Я подозревала, что он снимал и меня, и моего тогда ещё жениха, и ещё примерно сотню будущих новобрачных разной степени осчастливленности, — но, надо отдать ему должное, он был исключительно профессионален, не позволил себе ни единого лишнего слова и большую часть съёмки прятался под чёрным покрывалом фотоаппарата.

Вообще говоря, многообразие снимков вызывало нехорошие ассоциации с той самой проституцией, которой изначально назвала моё замужество Ливи. Так, в перечне была отдельно указана необходимость запечатлеть соски в стоячем и спокойном состоянии, — со вторым вышла заминка, потому что в студии было довольно-таки прохладно. С другой стороны, присланные Ёши фотографии и вовсе напоминали анкету порноактёра, так что всё честно.

— Интересно, откуда у него шрам, — хихикнула бабушка, перебирая карточки. — Смотри, какой фактурный.

Я вздохнула. Шрам я уже видела: он был, по правде сказать, не фактурный, а ужасающий — почти круглое пятно келоидного рубца с рваными краями на груди слева, чуть ниже сердца. Такую рану можно получить, если насадиться грудной клеткой на что-то вроде арматуры, — правда, не совсем ясно, как после этого выжить.

— Я уже отправила людей в склеп Се, — деловито сказала бабушка и всё-таки отложила фотографии. — Нельзя оставлять там такое! Разруха и запустение, есть надтреснувшие плиты, а в лампадках такой слой пыли, что их самих не видно. Завтра будет готов перечень работ. Придётся, вероятно, заменить лестницу.

— Это стоит обсудить с Ёши, — нахмурилась я. — Это всё-таки его предки.

Бабушка цокнула и погрозила мне пальцем:

— Пенелопа, Пенелопа! Это наши предки, а Ёши теперь Бишиг, и ты не должна ничего у него спрашивать. Мы не можем оставить родовой склеп в разрухе, это совершенно недопустимо.

— Распущенный мальчишка, — согласно поджала губы Меридит.

Я глянула на неё исподлобья: сегодня мне не хотелось видеть предков, но они всё равно мелькали здесь и там, только не подходили совсем уж близко.

— Ты его всему научишь, — хихикнула мне на ухо Мирчелла и, лукаво подмигнув, сбежала куда-то в стену.

— Надо организовать перераспределение средств, — продолжала бабушка невозмутимо. — Это прописано в договоре, нужно обязательно съездить в банк. Ёши содержит на острове какой-то «липняк зеленчуковый», это явно убыточный актив, а вот с верфи на западном берегу можно…

— Бабушка, — я устало прикрыла глаза, — давай обсудим это завтра?

— Перебрала? — понимающе кивнула она. — Ну, хорошо. К тому же, скоро ужин.

Я глянула на гулкие настенные часы, — стоило один раз заметить их тиканье, и оно воцарялось в голове отбойным молотом и отзывалось пульсацией в глазах.

— Я распоряжусь накрыть, — сказала я и встала, пока бабушка не придумала ещё какой-нибудь темы для разговора.

Она благосклонно кивнула мне и принялась собирать в стопку бумаги. А когда я уже взялась за дверную ручку, вдруг подняла голову:

— Милая. Поздравляю! И без глупостей, хорошо?

— Конечно, бабушка.

До ужина я успела обработать зеркало: подрезать выпирающие края, оставив над кожей лишь небольшую полоску металла и стекла, и закрыть острый срез скруглённым серебряным кантом. Теперь его можно было принять за обычный браслет, пусть и несколько своеобразный. Рука ощущалась странно, будто занемевшей и замедленной, а ногти на ней были почему-то бледнее, чем на правой. Я разминала пальцы так и эдак, поневоле опасаясь, что зеркало лопнет в моём запястье, — но этого, конечно, не произошло.

Правую ладонь пришлось долго вымачивать в заживляющей мази. Татуировка с символом Рода потемнела и немного кровила, но отёк почти спал.

Раньше, во времена колдовских войн, такие знаки помогали определить, куда доставлять тело павшего; сегодня это уже не так актуально, но колдуны всё ещё, знакомясь, показывают друг другу ладони.

Знак на левой — это Род, из которого ты вышел. Знак на правой — Род, в который ты вернёшься после своей смерти. И с сегодняшнего дня я, получается, действительно настоящая Бишиг, по обеим рукам, до самой кости, до истока Тьмы в сердце.

— Поздравляю, — тихо сказала я самой себе, глядясь в зеркало над умывальником. — Поздравляю.

У этих слов почему-то не было своей частоты, как будто они запутались в ворохе обертонов.

Ужин накрыли в малой столовой. Массивный стол на резных ножках накрыли белоснежной скатертью, расставили столовое серебро, зажгли свечи вдоль стен, под рядом крупных портретов. Пахло душистым луковым супом и описавшимся ребёнком: руководила големами Ливи, а Марек сидел в высоком детском стульчике и стучал по столу деревянной фигуркой коровы.

Ливи надела розовое платье с воланами и накрутила волосы. Случайный гость мог бы подумать, что невеста — она, а не я; если бы не увидел, конечно, свежую татуировку.

— Ты не торопилась, — проворчала Ливи и тут же неябедничала: — Двенадцатый перебил тарелки.

— Он не обучен работе на кухне. Если хочешь, можешь это исправить.

— Вот заняться мне больше нечем!

Ёши спустился, когда часы ударили восемь, — минута в минуту, как будто ждал под дверями, следя за стрелками. Бабушка заняла место во главе стола, я села рядом с мужем, а Ливи устроилась напротив и сразу же попыталась сунуть ребёнку отварное соцветие брокколи. Ксаниф надел парадный фрак и явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Очень за вас рад, — произнёс он, чуть запинаясь.

— Дааа, — Ливи расплылась в улыбке, — мы все в чистейшем восторге! Ах, какая любовь, какая любовь!

Я пнула её под столом, но сестрица только надула губы и невинно захлопала пышными ресницами. Ёши наблюдал за нами с совершенно пустым лицом, только в глубине глаз плясали огоньками ночные демонята.

— Нумерологически сегодня хороший день для брака, — сказала я, чинно промокнув губы салфеткой. Лязгнула кольчуга. — Дата сводится к двойке, а это число надёжности и миролюбия.

Ёши пересчитал что-то, чуть заметно шевеля губами, а потом поправил:

— К шестёрке.

— Как же? К двойке. Один плюс восемь плюс…

— Вы в сумме складываете цифры, а нужно отнимать девятки.

— С какой бы стати?