Игорь Поляков - Доктор Ахтин Страница 13

— И каким образом он забирает у жертв эту самую жизненную силу? — спросил Вилентьев, в глазах которого, по-прежнему, отсутствовало понимание.

— Убийца считает, что, убивая ножом с вырезанными буквами «кА», он забирает жизненную силу. Так же, я предполагаю, что пересеченный овал на животе — это взятое имя человека, потому что овал — это картуш.

Увидев непонимание в глазах собеседника, Мария Давидовна терпеливо пояснила:

— Картуш — это место, в которое вписывается имя человека.

Мужчина кивнул, словно что-то понял, и психиатр продолжила:

— Затем, контур вокруг головы. Это, как мне кажется, тень человека, которую он, таким образом, забирает. Пока не понятно, как быть с «БА» и «Ах» — как он забирает душу и форму личности? Мне это пока не понятно, — задумчиво закончила Мария Давидовна, — может, он считает, что имитация разреза вокруг лица к этому приводит? Может, выдавленные глаза, которые он забирает собой, являются для него чем-то важным? Или глаза жертвы и есть самое важное во всем ритуале? А, может, он думает, что «кА» и есть душа человека?

Мария Давидовна помотала головой от обилия вопросов, на которые у неё не было ответов.

— А разрезы вокруг суставов?

— Да, это тоже любопытный штрих. Возможно, он считает себя парашистаем, то есть, разрезателем. Это такие люди в Древнем Египте, которые участвовали в процессе мумификации — одни разрезали тело на части, другие мариновали его, а после тело собирали, создавая мумию. Участники очень важного ритуала по сохранению тела, и, скорее всего — это были жрецы, определенные посвященные люди. Сохранение тела, как я уже говорила, наиважнейший ритуал в религии древних египтян.

Мария Давидовна помолчала и, повернувшись к капитану Вилентьеву, продолжила:

— Во всяком случае, я уверена, что убийца пытается имитировать древнеегипетские ритуалы, но зачем и почему только ВИЧ инфицированные наркоманы, я пока не могу понять. Как-то все это не складывается в четкую картину.

— Как вы назвали этого египетского разрезателя?

— Парашистай или парасхист, в зависимости от того, как прочитал переводчик с древнеегипетского языка, но первое слово лучше на наш язык ложится. Вот вы сами произнесите оба слова и поймете, что парашистай для нас лучше звучит.

Иван Викторович мысленно проговорил это слово несколько раз, и, решив, что оно ему нравится, понял, как назовет убийцу.

— Держите меня в курсе ваших розысков и умозаключений, Мария Давидовна, — сказал он, широко улыбнувшись, и встал.

Мария Давидовна Гринберг кивнула и снова уткнулась в книгу.

Капитан Вилентьев улыбался, когда шел обратно в свой кабинет. Впереди была долгая совместная работа с приятной женщиной, и это настраивало его на благодушный лад. Все-таки хорошо, когда рядом есть женщина, на которую хочется смотреть!

15

Окно моей квартиры на первом этаже выходит на оживленную улицу. Я стою и смотрю на суету ночного города. Огни и перемещение теней в безумии мегаполиса. Я не сплю вместе с жителями этого города, так же, как я не мог спать, ожидая её смерть.

Эти воспоминания всегда со мной.

Когда я во второй раз зашел в палату, она лежала и смотрела на капельницу, из которой монотонно капающая жидкость вливала в организм жизнь. Я сел на стул рядом с кроватью, и мы впервые посмотрели в глаза друг другу так близко — на расстоянии вытянутой руки. Мне нельзя молчать, — я доктор, и пришел в палату, где, кроме неё, было еще три пациентки, по делу. Задавая банальные вопросы об жалобах и уточная анамнез, я глазами говорил ей, что понимаю боль, с которой она живет последние недели. И что я сделаю все, чтобы помочь ей.

Она отвечала на мои вопросы тихим голосом, а глаза улыбались — она хотела верить мне, да и жажда жизни всё еще была с ней.

Жидкость во флаконе закончилась, медсестра убрала капельницу, я задал все интересующие меня вопросы и — все не мог уйти из палаты. Выяснив все, что нужно, я просто сидел и смотрел в живые глаза.

Именно тогда я понял, что не ошибся при первой встрече. Это мое счастье и мой крест.

Я вытащил её из этой бездны, избавив от боли, диареи и обезвоживания. Но эффект был временный, потому что я не мог излечить от вирусной инфекции. Она поступила в больницу, еще не зная, что инфицирована вирусом иммунодефицита. Она еще верила, что её желудочно-кишечные расстройства преходящи, а я в первый же день знал причину болезни.

Потом, когда пришли результаты анализов, и произошел небольшой переполох в отделении, — как же, все от санитарки до заведующего отделением рисковали своим здоровьем, да что там, своей убогой жизнью. Я перед выпиской поговорил с ней, объяснив причину болезни и рассказав, что будет впереди. Я смотрел на слезы, что текли из глаз, и говорил те слова, которые она пока не слышала. Но я терпелив — успокоившись, она услышала меня.

Она говорила о том, что ей трудно поверить в то, что я смогу это сделать. Она знает, что такое СПИД, и прекрасно понимает, что вылечить его невозможно. В глазах жажда жизни сменилась на обреченность приближающейся смерти, — недавно живые глаза вдруг умерли.

Я снова повторил свои слова, стараясь быть очень убедительным. Я рассказывал о том, что уже делал — кого и с какими заболеваниями вылечил. Я улыбался, ободряя её, и — чуда не произошло. Она мне не поверила, но — согласилась попробовать. Она сказала, что будет рада хотя бы тому, что я не дам вернуться боли, добавив в конце, что явно я еще никого не вылечил от СПИДа.

Тут она была права. Я не мог своими руками создать противовирусный эффект.

После выписки я увез её к себе домой. И наступили те месяцы счастья, которые я сейчас вспоминаю с тоской. С утра я не мог уйти из дома, вечером спешил домой, проводя на работе необходимый минимум. Я практически не обращал внимания на больных, совершенно не используя свою силу для лечения, — мне казалось, что, истратив её на них, меньше останется для любимой.

Я не заметил, когда она перестала относиться ко мне, как к доктору. Просто в одну из ночей она пришла ко мне и осталась до утра. В ту ночь ничего не было — я согревал её своим телом, и, когда она уснула, слушал дыхание спящей женщины.

Я лечил её. Практически постоянно. Справившись с желудочно-кишечными расстройствами, я ждал значительного улучшения, — и оно было. Она стала хорошо кушать, окрепла телом и душой, но — пневмония с высокой температурой, сильным кашлем и кровавой мокротой свела на «нет» все мои усилия. Я использовал как свою силу, так и традиционные методы лечения, и через месяц избавил её от кашля. Чтобы через неделю увидеть белый налет на слизистой рта. Она снова не могла принимать пищу. И все вернулась на круги своя.