Джаспер Ффорде - Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов Страница 13

— «Колесницы богов» Эриха фон Дэникена переведены из документальных в художественные, — начал он и сделал паузу, чтобы мы успели записать, — а оруэлловский «1984» более не является чистым вымыслом, поэтому переведен в документалистику. Воннегутовские «Сирены Титана» теперь не научная фантастика, а философия.

Вот это и впрямь хорошая новость: я уже много лет считала так же.

— Поджанр литературной непристойности наконец распущен после перевода «Фанни Хилл» и «Молл Фландерс»[14] в разряд бульварных романов, а «Любовника леди Чаттерлей»[15] — в социальную драму.

Мы прилежно все это записали, и Брэдшоу продолжил:

— «История Тома Джонса» теперь романтическая комедия, «История О»[16] переходит в жанр эротического романа, так же как «Лолита» и «Автобиография блохи». В результате пересмотра отдельных жанров оруэлловский «Скотный двор» теперь относится не только к аллегорическому и политическому жанрам, но также распространяется на драму о животных и произведения для детей и юношества.

— Четыре жанра плохо, два хорошо, — пробормотал мистер Файнсет.

— Извините?

— Ничего.

— Хорошо, — сказал Брэдшоу, поглаживая большой белый ус. — Пункт пятый: все произведения Джейн Остин отправлены на ремонт. Все потусторонние прочтения мы переадресуем на подарочное издание книжного клуба, и я хочу, чтобы кто-нибудь патрулировал ее творчество, пока оригиналы не вернутся в строй. Добровольцы есть?

— Я пойду, — сказала я.

— У тебя курсант на стажировке, Четверг. Еще кто-нибудь?

Леди Маргарет Кавендиш подняла руку. Некогда она была реальным человеком, что необычно для литературного персонажа. Блестящая аристократка семнадцатого века, весьма сведущая в поэзии, женских вопросах и саморекламе, наша леди Кавендиш вышла из тенденциозной биографии. Раздраженная оскорбительными намеками, столь часто выпадающими на долю оклеветанных мертвецов, она сбежала оттуда на яркие огни беллетриции, где весьма преуспела, особенно в жанре поэзии, с которым остальные не особенно любили возиться.

— Что нужно делать?

— В сущности ничего — просто поддерживать присутствие, чтобы какой-нибудь шаловливый персонаж-дублер дважды подумал, прежде чем вставить собственный диалог или попытаться что-нибудь «улучшить».

Леди Кавендиш пожала плечами и кивнула в знак согласия.

— Пункт шестой, — произнес Брэдшоу, снова сверяясь со списком. — Падение Потусторонних рейтингов чтения.

Он взглянул на нас поверх очков. Мы все знали о проблеме, но рассматривали ее скорее как системные затруднения, нежели как нечто такое, на что можно повлиять на уровне внутрикнижной полицейской работы.

— Потусторонний читательский индекс по-прежнему падает, тысяча семьсот восемьдесят второй день подряд, — доложил Брэдшоу, — и хотя определенные книги читать будут всегда, все чаще и чаще малые классики и масса художественных произведений вообще подолгу простаивают, даже не будучи открываемы. Из-за этого Главное текстораспределительное управление беспокоится, как бы заскучавшие персонажи менее значительных книг не попытались перебраться на работу в более популярные романы, что, несомненно, вызовет трения.

Мы дружно молчали. Выводы были очевидны для всех: литературные персонажи в Книгомирье — народ неуравновешенный, и немного надо, чтобы вспыхнул бунт.

— На данный момент больше ничего сказать не могу, — заключил Брэдшоу, — поскольку это лишь потенциальная проблема, но отдавайте себе отчет в происходящем. Последнее, что нам сейчас надо, — это банда рассерженных книгомирян, осаждающих Совет жанров с требованиями права быть прочитанными. Ладно, пункт седьмой: вирус ПАТОКа-15Х снова всплыл в Диккенсе, конкретно в сцене смерти Маленькой Нелл, которая теперь настолько невыносимо приторна, что даже наша дорогая, нежная, терпеливая, благородная Нелл пожаловалась. Надо связаться с Подразделением по борьбе с текстовыми инфекциями, чтобы они с этим разобрались. Добровольцы есть?

Фойл неохотно поднял руку. Работа на ПБТИ никогда не пользовалась популярностью, ибо по ее завершении приходилось долго сидеть в карантине. Большая часть викторианских мелодрам была в той или иной степени заражена ПАТОКой-15Х, и вину за это нередко возлагали на несоблюдающих гигиену агентов беллетриции.

— Пункт восьмой: набор в беллетрицию. Процент новобранцев, достигающих статуса полноправного агента, на данный момент составляет восемь из ста, по сравнению с двадцатью двумя процентами три года назад. Я не говорю о необходимости снизить требования, но сенатор Жлобсворт пригрозил навязать нам агентов, если мы сами не в состоянии их набрать, а нам этого не надо.

В ответ все согласно закивали. Совсем недавно несколько очередных курсантов выказали полную несостоятельность. Никому не улыбалось пахать за десятерых, но и наводнять контору дуболомами тоже не хотелось.

— Итак, — продолжил Брэдшоу, — исходя из того, что плохой курсант есть результат плохого обучения, я хочу, чтобы все вы постарались уделить им чуть больше своего времени. — Он положил папку. — На сегодня все. Старайтесь изо всех сил, держите меня в курсе дела, а что касается техники безопасности, у нас хорошие новости: можно пропустить занятия по ТБ ради экономии времени, но доделать все документы нужно обязательно. Удачи всем, и… берегите себя.

Все тут же заговорили между собой, а я, велев Четверг-5 ждать меня у стола, стала пробираться сквозь небольшую толпу, чтобы поговорить с Брэдшоу. Я поймала его на пути к его собственному рабочему месту.

— Вы хотите, чтобы я представила отчет по ремонту Джейн Остин? — спросила я. — На то есть особые причины?

Брэдшоу одевался, как и следует ожидать от колониального белого охотника: костюм-сафари с шортами, пробковый шлем и револьвер в кожаной кобуре. Необходимость в таком наряде, разумеется, давно отпала, но командор был человеком привычки.

— Это в основном для отвода глаз, — заявил он. — Я и впрямь хочу, чтобы ты взглянула на это, но есть еще кое-что, насчет чего мне интересно твое мнение, — нечто, о чем я не хочу сообщать сенатору Жлобсворту, по крайней мере пока.

Сенатор Жлобсворт возглавлял Совет жанров и являлся могущественной фигурой. Внутренняя политика беллетриции порой складывалась непросто, а в отношении Жлобсворта мне следовало проявлять особую дипломатичность — я часто спорила с ним в дискуссионной палате. От меня как от единственного настоящего человека в Книгомирье нередко требовали совета, но редко бывали ему рады.