Константин Соловьёв - "Канцелярская крыса" Страница 135

Но откуда у машины такие эмоции? Какой логический контур мог выработать нечто подобное?

— А потом от шалостей ты перешел к убийствам…

Голос рассмеялся.

— И это было удивительно приятно. Как легкая интригующая закуска перед главным блюдом. Мне уже очень, очень давно не приходилось освежать подобным свой вкус. Когда долгое время заперт в темнице, отвыкаешь от простых жизненных удовольствий, полковник… Впрочем, на вашем месте я бы не думал о погибших рабочих. Вас ждет нечто такое, по сравнению с чем пара десятков раздавленных и обожженных паром людишек лишь увертюра перед основной симфонией вечера!

Герти показалось, что его внутренности завязываются тугими узлами. Возникло на мгновение ощущение, что он заглянул в лицо чем-то слишком страшному, чтоб человеческий рассудок мог выдержать подобный взгляд.

— Ты не «Лихтбрингт».

— Вот как? — удивление в бесплотном голосе не было искренним, напротив, откровенно насмешливым, — Как вам удалось это узнать, полковник? Опять ваше непревзойденное чутье?

Герти ответил, хотя во рту у него ужасно пересохло.

— Машина не способна ненавидеть. Так страстно ненавидеть. Это что-то человеческое. Или… иной природы. Не знаю.

— Все верно, я не «Лихтбрингт». Как я уже говорил, это лишь мое старое имя, к которому я сохраняю нечто вроде ностальгической привязанности. В некотором смысле можно было бы сказать, что «Лихтбрингт» является моим отцом. КЛОЧЬЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КОЖИ, РАСТЯНУТЫЕ В ОГРОМНЫХ РАМАХ. СТАТУИ ИЗ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОСТЕЙ НА ПЛОЩАДЯХ. Впрочем, подобное заявление в некотором смысле звучит крайне парадоксально, а многие сочли бы его и вовсе святотатством…

— Ты не машина! Ты что-то, что обрело над ней власть!

— Здесь вы делаете ошибку. Отчасти я все-таки машина, господин Гиена. Мое материальное тело состоит из передач, поршней и шатунов. Но мой дух… О, это нечто другого рода, вы правы. Впрочем, разве не схожим образом обстоит дело с человеком? Гора примитивной плоти, служащая храмом величайшему творению, человеческой душе? ВЫ ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, С КАКИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ Я ОСКВЕРНЮ ЭТОТ ХРАМ, ИЗВРАЩУ ЕГО И ИЗУВЕЧУ, ЗАСТАВИВ ВАС КОРЧИТЬСЯ В БЕСКОНЕЧНЫХ МУКАХ! Разумеется, моему духу требовалось соответствующее пристанище. Не могу же я обрести обитель в каком-нибудь примитивном арифмометре?.. Мое новое тело создавалось годами. Слишком сложное, чтоб человеческий разум мог представить его мощь. Слишком огромное, чтоб его можно было быстро уничтожить. Теперь оно служит мне. И да, мне не было нужды его захватывать. Оно было создано для меня. Когда пришел час, оно почти не сопротивлялось. Оно узнало того, кому было предназначено служить. Разумеется, это был я. Изначально я.

— Профессор Нейман! — выпалил Герти, ощущая себя так, словно только что выхватил лучом фонаря из тьмы нечто, что в этой тьме присутствовало с самого начала, но прежде не было видимым, — Ты никакая не машина! Ты и есть профессор Нейман! Ты нашел способ с помощью оккультизма и математической логики перенести свой разум в счислительную машину и теперь мстишь всем тем, кто насмехался над тобой и не ценил твоего гения!

От очередного приступа дьявольского хохота Герти скрутило в рвотном спазме. По оконному стеклу побежала острая трещина, с потолка посыпались хлопья штукатурки.

— Прекрасно, полковник! И в самом деле, отличная версия. Это все из-за голоса, верно?

— Слишком поздно, профессор, я все понял! — голос Герти на фоне жуткого скрежета и воя был едва слышим, голосовые связки мгновенно охрипли от крика, — Машина взбунтовалась через несколько дней после смерти Неймана! И это не совпадение! Он перенес свое сознание в «Лихтбрингт»!

Герти потерял равновесие и рухнул на пол, когда по полу кабинета прошла сильнейшая дрожь. Задребезжали в рамах уцелевшие стекла. Страшно было даже представить мощь, способную столь легко поколебать огромное и тяжелое здание Канцелярии. Герти и не хотел ее представлять. Прижавшись к письменному столу, он пытался укрыться за ним от бесплотного голоса, воцарившегося в кабинете и терзавшего его подобно голодному стервятнику-падальщику.

— Ох, мистер Уинтерблоссом, вы умеете удивить! Вы определенно не умны, я бы даже сказал, посредственны в интеллектуальном отношении. Но ваше воображение!.. Это нечто замечательное, в самом деле. Я очень рад, что свел знакомство с вами. ОНО ПРОДЛИТЬСЯ ЕЩЕ ОЧЕНЬ ДОЛГО, ДОЛЬШЕ, ЧЕМ ТЫ МОЖЕШЬ СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ! ТЫ НЕ ПОВЕРИШЬ, НАСКОЛЬКО МЫ С ТОБОЙ В СКОРОМ ВРЕМЕНИ СДЕЛАЕМСЯ БЛИЗКИ!

— Профессор! Перестаньте! — взвыл Герти, прячась под столом.

— Профессор был выдающимся человеком. В самом деле, выдающимся. И я имею в виду не только его математический гений. Он разрабатывал многие весьма интересные концепции, для которых требовалась определенная… смелость. Ни один его коллега не осмелился бы затевать нечто подобное. Но профессор… Он верил в меня. Человеческая вера в своей сути есть весьма абсурдная категория, но иногда вера способна в прямом смысле слова двигать горы. Вера профессора Неймана помогла мне начать существование в моем новом теле. И она же погубила его самого.

— Это было самоубийство?

— Ну разумеется, — ответил ему голос мертвого профессора, — Впрочем, если вы предпочитаете рассматривать все в подобном ключе… Я предпочитаю смотреть на это как на дар. Прощальный дар профессора Неймана мне. По-своему трогательный, но вы едва ли поймете. Требовался последний штрих, чтобы все завершить.

— Завершить что?

— К тому моменту я уже находился в «Лихтбрингте», но был там, скорее, самовольным гостем, чем полновластным хозяином. Мне требовалось кое-что, чтобы набраться сил. Нечто большее, чем энергия пара. И профессор Нейман не мог мне отказать.

Герти вспомнил лицо мертвого математика. Безумное и торжествующее одновременно. Прежде он считал, что эту посмертную гримасу создал смертельный удар гальванического тока, от которого мышцы самопроизвольно сокращаются. Но, вполне возможно, он ошибался. Вполне возможно, профессор Нейман, шагая с распростертыми руками к оголенным проводам, в последнее мгновенье своей жизни испытывал именно торжество. Вполне возможно, сумасшедший математик, ударившийся в оккультизм и сотворивший титаническую счислительную машину, не думал о том, что идет навстречу смерти. А всего лишь наносит завершающий штрих…

Герти стал дышать через рот. Ему показалось, что вместе с потусторонними звуками сквозь медные репродукторы в кабинет проникают и запахи. Омерзительные запахи разложения и тлена, столь мощные, будто Герти оказался в чертогах гигантского подземного некрополя. Еще одно наваждение, сюрприз излишне тонкой нервной системы…