Кросс по грозовым тучам - Сима Кибальчич Страница 15

Парень помолчал, словно надеясь на еще какие-то разъяснения. Давать их не хотелось.

— Я — Майкл Стэнли.

Лысый протянул руку с интеркомом на запястье, чтобы обменяться контактами, установить связь. Тим пожал плечами, его интерком остался на «Маленьких радостях».

— Ладно, — тряхнул головой Стэнли и развернулся к скутеру.

Прозрачный верх крошки отполз назад, Стэнли наклонился, чтобы забраться в кабину, но в последний момент снова посмотрел на Тима.

— Впрочем, можешь и так меня найти, если захочешь пырнуть кого-нибудь.

— Кого-нибудь или тебя? — искривил губы Тим.

— Ну да, — кивнул парень невпопад и вдруг широко улыбнулся. — Стэнли из Братства запредельщиков.

Коробочка скутера, похожая на лягушку, неуклюже перевалилась через край и взмыла вверх. Тим остался один на пустой площадке. Он, авиетка и город внизу.

Город разворачивался зеленью, синим небом, разноцветными небоскребами, призрачно мерцающими вдалеке флоотирами, куполами приземистых частных строений и монорельсой, без начала и конца петляющей между зданиями. Красиво. Вот только здесь не место для него.

Тело разом заныло, требуя жалящих прикосновений. Словно червь в мозгу, закрутилась мысль, что можно оказаться у Ирта всего через несколько, пусть и очень длинных минут. Граув заставил себя думать о «Маленьких радостях» и ждущих его Дальних пределах.

Единственно правильный выбор — лететь к Алексею и уговорить снова помочь. Авиетка довезет быстро, а неприятный разговор хотелось отложить. Нельзя. Через силу он проковылял к машине.

— В Дублин.

Направление Тим выдавил с трудом, мыслеприказам уже не доверял. Крутившееся в голове имя личного монстра могло отправить машину совсем в другую сторону.

Когда ремни застегнулись, Граува затрясло. Ломка. Она скоро пройдет, а потом снова вернется и снова. Он опять подсел на изоморфа. Алекс пошлет его куда подальше и будет прав.

— Чага…

Самое страшно, что Тим терялся в ощущениях, произнося это слово. Внутри сплетались отвращение или желание. В имени Чага скрывалось много свободы от самого себя. Окончательной свободы. Когда все в жизни безвозвратно и безнадежно слито в черную дыру, и можно ничего не решать. А тот, кто решит, даст много сладкой боли в награду.

Скорость стала снижаться, Тим закрыл рукой рот, пытаясь сдержать рвотный позыв. Ремни расстегнулись, и он перевалился через кресло, выплескивая желчью страх и отчаяние. То, что после реабилитации и психотерапии превратилось в поблекшие истории почти чужой, далекой жизни, в серые контуры прошлого, снова хлынуло режущими образами и чувствами. Словно Орфорт — вчерашний день, а Дальние Пределы — сон.

Он схватился за поручень кресла и с трудом поднялся. В узком отсеке выбросил в аннигилятор одежду и встал под душ. На станции скорой помощи его должны были дезинфицировать, но душ, пусть даже ионный — другое дело. Сосредоточился на здесь и сейчас. На не замутненном эмоциями процессе. Вот заряженные частицы длинных молекул разрушили мертвые, не имеющие заряда ткани. Вот поток воздуха сдул это прочь. Вычищенное до обезжиренных атомов тело казалось сухим, скрипучим. Хотелось под воду, но в служебной авиетке водные процедуры не предусмотрены. Тим рассматривал себя в боковой отражающей переборке — стройного, подтянутого, пропорционально сложенного, с гладкой кожей. Но отражение казалось фальшивкой.

Прошелся пальцами по мягко светящемуся экрану душевого отсека и почувствовал со всех сторон потоки воздуха. Тело от горла до ступней покрылось слоем влажной, липкой суспензии. Воздушный поток стал на несколько секунд жарче, а потом отключился. Одноразовое покрытие, или слайс, было вполне удобной одеждой. Химический раствор в секунды превращался в дышащую и хорошо тянущуюся ткань. Она мягко облегала тело, оставляя голой шею, кисти рук и ступни.

На улицах городов нередко встречались фрики или погруженные в великие думы ученые, которые не заморачивались и расхаживали в слайсах. Тим надеялся сойти за ученого. Если нахмурит лоб и раздобудет где-нибудь планшет.

Из рубки управления раздался предупреждающий сигнал — авиетка приблизилась к Дублину. Тим выбрался из отсека и сунул ноги в мягкие, бесформенные кроссовки. Как только они стянулись на ступнях и приобрели стандартный вид, Граув тяжело вздохнул.

Честнее быть фриком и выпить жбан пива, после того как Алекс его поимеет.

Когда-то очень давно Тим любил Дублин. Как и все курсанты училища. Они частенько прилетали сюда на скутерах, чтобы прошвырнуться по плавающим в воздухе мостовым, забраться на голову Шахтера, застывшего у индустриальной воронки. И устроить на ней пикник, поливая пивом гигантскую каску.

Дублин прекрасен, особенно издалека. Похож на взрыв, остановленный в тот момент, когда фрагменты строений уже разлетаются вверх и в стороны. Еще секунда — и начнут падать, превращаясь в уродливый хлам. Но в миг замирают фейерверком из кварталов, дорог, домов и растений. Тянутся не строго вверх, а скорее на восток, к восходящему солнцу. А на западе уходят под землю километрами заводов. Все они работают под гигантской индустриальной воронкой. Там грузятся массивные промышленные платформы, и там же торчит тридцатиметровая фигура Шахтера — работника подземелий давних времен.

На первом курсе Тим мог часами наблюдать, как пристыковываются платформы, ощетинившиеся силовыми установками. Как в них загружают огромные куски отливочного камня, сплавов, километры сложной композитной керамики для космических крейсеров. Он обожал гулять по висящим прямо в воздухе тротуарам. Бродить во дворах галерейных домов, рассматривать цветочный орнамент витражей. А лучше затеряться до самого утра. Над головой Шахтера вверх спиралью уходила квадратная труба с выступающими прозрачными ребрами. В ней теснились развлечения на любой вкус: концертхоллы, рестораны, рекреационные салоны, музеи и казино.

С тех пор прошло много времени, по ощущениям — целая жизнь. Но не для Дублина. Он оставался прежним, — наполненным светом и движением. Вот только исчезло былое единство с ним. Тим смотрел сквозь прозрачный купол авиетки, вытирал влажные ладони о ткань бесформенного слайса. Даже затянутый перистыми облаками, город казался праздником, на котором Тим будет чужаком. Красный, фиолетовый, коричневый, он то сиял глянцем и стеклом, то притягивал взор спокойными матовыми тонами. Сможет ли Тим ступить на живые плитки тротуара без горечи? Однажды он гулял здесь вместе с отцом, и воспоминания о той далекой прогулке были свежи, но приносили боль. Разговор с Алексеем и Дальние Пределы космоса — его единственно возможный выбор. Все остальное — мираж. Он горько рассмеялся.

Дверь небольшого особняка, разрисованного самыми ядовитыми оттенками желтого и оранжевого, открыл сам Алекс. Он небрежно привалился к косяку и осмотрел друга с головы до ног.

— А-а, капитан второго ранга Тимоти Граув. Прибыли с отчетом о поножовщине? Доклад не нужен. Сам вижу, что вас выписали из больницы, но не снабдили приличной одеждой.

Тим растерялся, открыл и закрыл рот, оглянулся