Голос Древних - Антон Александрович Карелин Страница 15

Наконец безумство замедлилось, Фокс ощутил, как сердце стихает и по его жилам расходится покой. Он существует, вокруг раскинулся родной, привычный космос… хотя привычным его можно было назвать с большой натяжкой. Вокруг не было ни одной звезды, а простирались бледные завитки распадающихся импульсов энергии, которые постепенно обретали материальность и оформлялись из энергии в вещество. Какие там галактики и туманности, добро пожаловать в круто замешанный прародительский кисель!

Время мчалось примерно по миллиарду лет в минуту, так что в равномерности первичного космоса стали быстро оформляться колоссальные аморфные стяги вещества. Где-то атомам повезло возникнуть погуще — и пошло-поехало формирование ландшафта бытия. Страшно подумать, какую огромную и непреложную роль в существовании каждого существа во вселенной играет слепая случайность. Если бы пара сотен атомов легла по-другому, в итоге могло не случиться Ориона или Кассиопеи…

Фокс не видел, но чувствовал грандиозные массы тёмной материи и энергии, они раскинулись повсюду — и ощущение их присутствия отзывалось в детективе глубоко, до самых костей. Именно эти незримые массы собирались воедино в сверхтяжёлые общности, вокруг которых и выстраивалась вселенная. Будущие галактики поначалу были темны и не видны, и лишь после обросли звёздами — ведь звёзды и планеты составляют крошечную часть входящего в галактики вещества. Одиссею почему-то представились самые вкусные, жирные куски мяса, которые вырастают в биопроцессорном чане с непрозрачным бульоном, и плавают там — никому не видны, но можно почувствовать их манящий запах.

Кгм, что за странная ассоциация? Видимо, слабый человеческий разум был выбит из колеи прикосновением к пустоте, и звериные инстинкты пробудились от страха, временно перекрыв область рациональных образов…

Меж тем звёздные газовые поля изгибались в волны, волны стягивались в сгустки, сгустки уплотнялись в комки на стыках гигантских пылевых «пузырей». Гравитация делала своё грозное дело: одна за другой, зажигаясь под неимоверной тяжестью самих себя, вспыхивали звёзды. Влекомые относительно друг друга, они одновременно и разбегались прочь, и держались неразрывного единства, слагались в скопления, а те выстраивались в галактики.

Прошла ещё минута-другая, малая галактика врезалась в соседку побольше и была проглочена; Одиссей медленно придвигался к ним, фокус помимо его воли смещался и выделял эту галактику из сонма остальных. Ещё столкновение, минута, ещё одно, и внезапно детектив узнал общий контур. Да, он был далёк от завершения, но старый космический путешественник сотни раз рассматривал диск и рукава Млечного пути с разных ракурсов — и узнал родную галактику.

Все прочие сияющие спирали унеслись в безбрежную даль, а Галактика Фокса повисла перед ним. Человек испытал прилив нежности.

— Галапочка, — сказал он.

Миллиарды лет пролетали в гармонии: больше никто не врезался в малышку, не толкал и не поглощал. Её фигура обретала формы, рукава росли, а сияние становилось сильнее и краше. Рождались новые звёзды, многие из них заводили себе планеты, и вот где-то призывно сверкнул маленький жёлтый самоцвет и мрачная пустынная искорка, которой только предстояло стать голубой и живой. Оба родителя человечества — Солнце и Земля — были такие крошечные, что не разглядишь, но Фокс почувствовал их сердцем.

Галактика придвинулась и стала громадной, невообразимо-звёздной, а затем разноцветные солнца стремительно разбежались друг от друга на астрономические расстояния, и фокус остановился на одной сдержанно-синей звезде особого оттенка… именно такого цвета были все знаки Древних. Выходит, это их родина?

На фоне неяркого синего гиганта кружилась одинокая планета, далеко от звезды, единственная в системе. Поначалу её раздирали спазмы тектонических противоречий, но постепенно кутерьма улеглась и наступил покой.

Хм, в этом мире не было воды, но там бурлили океаны… энергий? Одиссей присмотрелся, пытаясь понять, и время тут же замедлилось до всего-то миллиона лет в секунду. И хотя человек смотрел на округлый бок планеты и не владел апгрейдами разделения потоков восприятия — у него в мыслях возник второй план: океан разверзся, словно Фокс нырнул в самую глубину, и в завихрениях нескончаемых реакций разглядел маленьких роящихся существ.

Да неужели? Старые знакомые: зернистые, слегка вытянутые гранулы-мураши. Человек ощутил, как его разум охватывает единство с бесчисленным количеством маленьких существ, он стал чувствовать и понимать их всех сразу, всю популяцию целиком. Это была односторонняя связь, мураши не подозревали о присутствии чужого. Да и подозревать им было пока нечем: на данном этапе эволюции это были уже не простейшие, но ещё не разумные существа.

Детектив ошарашенно моргнул — поперёк планеты повисла большая сияющая надпись на чистом андарском, родном для Одиссея языке:

«Цель 1: Осознайте мир»

Значит, это новая игра. Ему нужно управлять целой расой?

— Вот зараза, — пробормотал Фокс. — И обязательно было такое МЕГА-ВСТУПЛЕНИЕ? Обязательно было мучить несчастного человека необъятностью чужеродных бездн⁈

Никто не ответил, но планета стала ближе, и, как уже было раньше, прочие небесные тела ушли за пределы внимания, отодвинулись астрономически далеко. К а к а я р а з р е ж е н н а яш т у к а э т а в а ш а в с е л е н н а я….

— Ну-с, — засучив рукава слегка колючего свитера, сказал неапгрейженный демиург. — Что тут у нас?

У них была планета, достаточно далёкая от мощного синего солнца, чтобы излучение не уничтожило всю жизнь, но достаточно близкая, чтобы получать от звезды огромное количество света и энергии. В Одиссее шевельнулось опасение: а могут ли мураши вообще дожить до разумности?

На развитие разума даже в самых быстрых случаях требуется миллиард лет, а чаще несколько миллиардов. Небиологические формы вроде геранцев или циоров эволюционировали быстрее биологических (хоть их отдельные особи живут дольше и мыслят медленнее), потому что меньше зависят от условий внешней среды — но даже им потребовалась масса времени. Эволюция слишком неторопливый процесс. А век синих звёзд недолог, да и спокойными и надёжными их не назвать. Сколько сотен тысяч миров во вселенной благословил дар жизни — только затем, чтобы сгинуть на полпути, когда синяя звезда стала пульсировать и стирать потоками излучений всё живое на парсеки вокруг или попросту взорвалась сверхновой?

Но пока в системе Древних царила идиллия: звезда давала ровно столько света, тепла и излучений, сколько требовалось, чтобы местные формы жизни возникли и развивались. Океаны активной энергии, где шёл постоянный энергообмен, породили уникальную ситуацию: у мурашей, в отличие от подавляющего большинства форм жизни на всех планетах космоса, не было дефицита. У них был переизбыток.

По всей галактике жизнь и её развитие в 99,999% случаев определялась конкуренцией существ за ресурсы, необходимые для выживания клеток. Если амёба на планете Чом не схватит вон ту наглую и вкусную инфузорию, у амёбы закончится энергия на поддержание внутренних процессов, и она умрёт. Плата за бытие проактивным существом. Если первобытный альдебаранец Бу не бросит дротик в мохнатый стейк — то он сам, его жена Ба и сын Бы отбросят копыта. Клетки тела Бу категорически протестуют против этого, клетки хотят жить! Зря что ли они три миллиарда лет усложнялись от простого к сложному, чтобы создать такое комплексное и способное существо с шестью конечностями, великолепной гривой и роскошным хвостом, чтобы оно сейчас промахнулось дротиком по проклятому первобытному барашку⁈

«Бей, ешь, плодись!», кричат клетки существам всех планет… Кроме этой.

Здесь всего переизбыток, и крошечные мураши учатся не добывать энергию для своих процессов, а убирать лишнюю. Переводить в иные формы, сбрасывать балласт, обмениваться с другими и тратить на что-нибудь ненужное, или просто экранироваться от получения дармовых энзов. Эволюция по своей привычке отрабатывает сразу много способов решения проблемы, авось какой-нибудь выживет.

— Потрясающе, — сказал Одиссей, увидев, как роящиеся неразумные мураши возводят что-то вроде гигантских бесформенных сот с удивительной геометрией.

Ведь сото-здания размером с небоскрёбы (у почти микроскопических существ) не были нужны им для жизни. Мураши вообще не нуждались в домах — им не угрожали постоянные опасности внешней среды, от которых нужно прятаться в укромном уголке. Наоборот, единственной смертельной опасностью для мурашей было не выдержать переизбытка идущей отовсюду энергии, не слить вовремя излишки — тогда гранулы распухали, теряли подвижность, впадали в кому и гибли.

Постепенно солнечная активность повышалась, энергии становилось больше. Мураши, как и все остальные формы жизни на этой удивительной планете, освоили увлекательную игру земных и не только детей: «салочки», она же «шафлак-мафлак», она же «передай