Сергей Тепляков - Флешка Страница 15

– Я-то как раз за романтику всем сердцем. Ну и другими частями тела. Но не мне же начинать целоваться! Кто из нас, в конце концов, взрослый мужчина?

Филипп обескураженно смотрел на нее – после этих слов оставалось только одно. Это он и сделал – подошел к ней и поцеловал. Она ответила на поцелуй, закрыв глаза.

Они пошли дальше, молча, не глядя друг на друга. Имевшийся у Филиппа небольшой опыт по соблазнению женщин подсказывал ему, что если женщина положила на тебя глаз, то не отвертишься, да он и не хотел. К тому же алиби есть: для жены он у Каменева. Перспектива приехать на работу не выспавшимся уже не пугала Филиппа – ночь любви была куда занимательнее ночи пьянки.

Они подошли к отелю. Жанна неожиданно для Филиппа остановилась на крыльце.

– А что же насчет чашки кофе? – спросил он.

– Филипп, кофе – это дома… – ответила она. – Я могу предложить только секс, но давай не сегодня…

От этого «давай», ее взгляда, и того, что она положила руку ему на грудь, Филиппа окатило жаром.

– Когда еще будет такая ночь… – сказал он.

– Ничего… Будет… – ответила она. Потом поцеловала его в губы.

– А что все-таки это могло бы быть? – вдруг спросила она.

– Что? – недоуменно уставился он на нее.

– Ну, этот, носитель информации?

– Странные у вас переходы… – сказал он.

– Ну… Какой-нибудь странный предмет. Какая-нибудь необычная фигня… Только, я думаю, сравнительно небольшая.

– Почему?

– Уже сейчас люди упихивают гигабайты информации в пластмассовые коробки вдвое меньше спичечного коробка. Исходя из этой тенденции, думаю, вся история человечества должна уместить в емкость размером в блокнот.

Она кивнула, приложила палец к своим губам, потом – к его, и ушла. Филипп постоял на крыльце, потом помотал головой, стряхивая с себя все это колдовство, и побежал к остановке такси – если приехать домой быстро, то можно было еще хоть немного поспать…

10

Жанна вошла в свой номер. День, и особенно затянувшийся вечер с выпивкой и густым сигаретным дымом, который она терпеть не могла, вымотали ее, но отказала она Филиппу не из-за этого – наоборот, секс добавлял ей сил, так что он был бы сейчас даже кстати. Но имелось одно дело поважнее секса.

Жанна достала из сейфа небольшую сумочку, а из нее – телефон. В его телефонную книжку было набито больше тысячи номеров, но лишь один из них был реальным. Его-то Жанна и набрала.

– Да… – ответил голос.

– Это Миронова… – сказала она.

– Привет… – сказал человек на другом конце страны. – Как дела?

Она чуть было не поддалась на этот тон – шутливый, дружеский. Но тут же одернула себя: «Думай, с кем говоришь!»

– Все по плану. Встретились, познакомились. Дал мне книжку. Сейчас буду читать.

– Что узнала?

– Он говорит, что надо искать какой-нибудь странный предмет. Необычный.

– А как конкретно этот предмет может выглядеть?

– Конкретно он не знает и не представляет. Но говорит, что небольшого размера – как блокнот или ежедневник.

– Хорошо… Хорошо… – задумчиво проговорил голос. – Я распоряжусь, чтобы подготовили информацию обо всех необычных предметах.

– В России?

– На земле! – увесисто сказал голос и засмеялся. – Мелко мыслите, Жанна Вадимовна. Мало ли где лежит штуковина, которую мы ищем.

– А вы все-таки думаете, что она есть?

– спросила Жанна.

– А почему бы ей не быть? – проговорил он, и она представила, как он пожал при этом плечами. – Почему не быть? Ведь он прав в том, что человек всегда старается оставить по себе следы. Надо их только верно прочесть. И правильно использовать.

Он помолчал. Жанна ждала, не решаясь что-то сказать.

– Позвони мне завтра вечером… – наконец сказал голос. – Думаю, список необычных предметов будет уже готов.

В трубке раздались гудки.

Жанна оторвала телефон от уха и облегченно вздохнула. Человек, с которым она сейчас разговаривала, был Шурков, уже больше десяти лет считавшийся одним из могущественнейших людей страны.

Никто не знал точно, кто такой Шурков – в редких своих интервью он рассказывал о себе то одно, то другое. Никто точно не знал, где он родился и кем: одним Шурков говорил, что он русский, другим – что чеченец. Одни писали, что он учился чуть ли не на металлурга, другие – на массовика-затейника. Даже имен у него было два – одно в паспорте, другое – в обиходе (да будто бы имелось еще и третье – не русское). Руководителям страны он писал программы и подкидывал фразы, которые потом делались крылатыми с помощью подведомственных СМИ, которые эти фразы восхищенно цитировали. Одновременно он писал тексты песен для одной из рок-групп, лидеры которой вряд ли когда просыхали от наркотиков. Тексты были про вурдалаков, вампиров, и было совершенно неясно, что – тексты для руководства страны или песни для рокеров – он делает всерьез. Недавно он выпустил роман. Жанна прочла его с оторопью – ни для кого у Шуркова не нашлось доброго слова и красивых красок. Иногда, впрочем, он все же видимо вспоминал, что как русскому писателю положено ему любить Русь, и вставлял тут же ни с того, ни с сего что-то вроде «он любил (О, rus hamlet!) и по сей час всю эту глубинную, донную Русь, и грусть ее, и глушь; и всегда лучшие его сны были лугами высоченного, ошпаренного солнцем клевера, где среди сверкания шмелей и стрекоз терялся его смех. А бабушка, заботливо приснившись, звала его в дом пить молоко, и он отзывался смехом и убегал, маленький, меньше травы иногда…». Но Жанна не верила этим словам – уж слишком странно они выглядели в этой книге, будто американская блямба на деревенском мотоцикле «Иж-Планета-Спорт».

Еще она заметила, что в книжке он наговорил себе комплиментов, и это поразило ее. «Ну да, больше-то ему их ждать не от кого… – подумала она. – А даже если кто и говорит доброе слово, так он не верит, думает – не от души, по работе. Но неужели этот человек, как маленький мальчик, нуждается, чтобы кто-то погладил его по голове?»

Хоть и зацепила ее эта мысль, но после книги она стала бояться Шуркова еще больше. Ей казалось, что он и правда вампир. Когда они встречались в Кремле, она боялась, что он ее укусит.

Жанна и сама была в Кремле немаленький человек – заместитель у Шуркова, человек для особых, самых особых, поручений. Еще два года назад она была простой референт, и по каким политическим трупам она прошла к новой своей должности, это только ей было известно. В компании она иногда говорила: «Я ни в кого не стреляю, если уж мне сильно надо, я затрахиваю до смерти!», и смеялась. Смеялись и остальные. Но после неожиданного возвышения Жанны, перед которым одного из высших чиновников хватил удар, многие гадали какова в этой шутке доля шутки. Жанна, видимо, поняла это – вообще улавливала самые незаметные эмоции – но шутить так не перестала. Тем более, и пост у нее был теперь такой, что несмешными ее шутки быть уже не могли.