Людмила Стрельникова - Феномен режиссера Филина Страница 15

Мне даже показалось, что она, то есть судьба, как нечто невидимое и одушевлённое, присутствует в данный момент на кухне. Я невольно оглянулся на распахнутую дверь. Тёмный проём чернел таинственно, и в душе моей появился неприятный холодок. Вдруг вспомнилось нечто аналогичное из далёкого детства, когда я маленьким мальчишкой с опаской стоял у двери в неосвещённую комнату, ожидая от её мрака самых неприятных и неожиданных вещей, и в основном это была чёрная лохматая лапа чудища, готовая схватить тебя.

– Налей-ка мне ещё чашечку чая, – попросил Феликс. – С индийской заваркой не могу довольствоваться одной чашкой.

Когда я пододвинул ему вторую чашку, он продолжил:

– Пока эксперимент не закончен, трудно что-нибудь сказать. Попытаемся прибегнуть к трезвым рассуждениям. Все мы знаем, что свою судьбу делаем сами, однако иногда попадаем в такой водоворот событий, когда начинает казаться, что не мы делаем судьбу, а она, гоняясь за нами, ставит перед нами какие-то одной ей понятные барьеры и границы. По этому поводу в народе говорят: «от судьбы не уйдёшь», «что на роду написано, то и сбудется». А что на роду написано, где и почему? Почему трус не способен стать героем, подлец сделать доброе дело, равнодушный – откликнуться сердцем на чужое горе, а порядочный человек, диаметрально противоположно этому, не способен оставаться равнодушным к тому же чужому горю, чужим неудачам и примет максимум усилий, чтобы помочь другому?

Рассуждений по этому поводу множество. Возможно, каждый шаг, каждый поступок наш предопределён личным: характером, чувствами, наследственностью, как магнитофонная лента, на которой сделана запись, предопределяет последовательность звуков, записанных на ней человеком. Кто знает, может быть, в каждого из нас природа вложила такую же магнитофонную ленту, на которой записано будущее. Нам кажется, что мы строим жизнь сами, а оказывается, мы действуем согласно записи на хромосоме.

Я иногда хочу поступить против своей воли, однако не могу. Помнишь драку в электричке? Я предвидел, что эта компания появилась в вагоне не для того, чтобы покататься, и по их лицам видел, что они вышли «на дело». Мысленно я постарался заранее настроить себя на невмешательство. Пока они пели, во мне боролись два «я»: один убеждал, что именно сейчас, когда идёт эксперимент и опасность наиболее вероятна, не стоит вмешиваться, что нужно повременить, хотя бы раз изменить собственным принципам. Другой голос, тихий, но упорный, твердил: «нет, ты не можешь оставаться равнодушным к безобразию». Этот голос был какой-то странный, бессловесный, но всесильный. Я понимал его внутри себя без слов, это было одно ясное понятие – ты должен восстать против зла, и тогда ты будешь «ты». Если не восстанешь, не остановишь – поступишь вопреки самому себе и будешь мучиться от угрызений совести. Нет, мой разум убеждал меня ослушаться внутреннего голоса, я убеждал себя не вмешиваться и в то же время знал, что обязательно вмешаюсь. Это меня злило, раздражало, но я всё-таки надеялся переломить себя, хотя знал, что не смогу пойти против внутреннего «я».

И вот, когда женщина закричала, меня словно обожгло. Все мои убеждения, доводы вылетели из головы подобно пуле пистолета, курок которого спустили с предохранителя. Я вскочил и бросился на помощь, уже ничего не помня и не сознавая. У меня было только одно желание – помочь человеку. В этот момент я не ощущал страха, не слышал голоса рассудка и инстинкта самосохранения, во мне сработал подсознательный приказ – спасти человека, ему плохо, он нуждается в твоей помощи. Крик женщины подавил во мне все прочие инстинкты. Главным стало – помочь другому, именно это записано на моей «магнитофонной ленте» – хромосоме или на чём-то ещё, и я не смог заставить себя действовать иначе. Понимаешь – не мог.

– Ты хочешь сказать, что люди при рождении распределяются на порядочных и подлецов? – проговорил я. – А воспитание?

– Каждый из нас усваивает в воспитании то, что соответствует его программе развития. Одно мы воспринимаем, другое отбрасываем.

– Тогда преступником человека делают не обстоятельства, а природа, наследственность? – переспросил я.

– Природа создаёт психологические типы и бросает их в жизнь, экспериментируя, с какой наследственностью вид лучше выживет, приспособится. Я думаю, в связи с этим нужно не столько воспитывать, сколько научиться «стирать» с «магнитофонных лент» – хромосом то, что вредно для нашего общества.

– Сколько человека не изучают, а всё оказывается мало, – сказал я. – Человек кажется самым доступным объектом для изучения, а получается, что в своих знаниях о «гомо сапиенсе» мы скользим по верхушкам. Природа упорно не хочет открывать нам свои тайны. А может, мы недостаточно упорны?

Рассуждения Феликса, хотя он и пытался придать им научное обоснование, не развеяли моего мистического страха, наоборот – стало беспокойней.

«А что, если племяннику захотелось овладеть моим имуществом? Кто знает, может он потенциальный убийца или того хуже – фанатик, решивший убить нас во что бы то ни стало, и милиция не успеет его поймать до того, как он совершит злодеяние», проносилось лихорадочно в моём мозгу.

– Пойдём, развеемся телевизором, – предложил я. – Что-то на душе скверно.

По пути в гостиную я проверил, хорошо ли заперта входная дверь, и пожалел, что не сделал два замка.

Телевизионная программа была довольно скучной и не развлекала, не отвлекала от подозрительных мыслей. Я смотрел на экран, не видя и не слыша, что происходит. Нервы, как натянутая струна, готовились взорваться в ответ на грубый удар. Я ждал, что сейчас в квартиру ворвутся головорезы, и придётся защищаться.

Мои опасения оправдались. Вскоре воздух пронзил резкий телефонный звонок. Я вздрогнул и, подойдя к аппарату, осторожно поднял трубку, как будто она сама по себе была ядовита.

– Слушаю.

В ответ раздался дикий хохот. Грубый мужской голос, развязный и наглый, раскатисто заливался мне прямо в ухо.

– Кто это? Что вам нужно?

Но в ответ мне раздался только новый взрыв хохота, более дикого и разнузданного.

Я бросил трубку и вернулся в гостиную озлобленный и раздражённый.

– Кто звонил? – поинтересовался Феликс, не спуская с меня пристальных глаз.

– Очевидно, от Вадика. Передали, что у них прекрасное настроение, – мрачно пошутил я.

– Ничего, у нас тоже нормальное состояние, – заявил он, желая подбодрить меня.

Я кивнул и, усевшись в кресло, закурил. Сигарета нервно подрагивала в моих пальцах, я затягивался как-то поспешно, короткими отрывистыми затяжками и, поперхнувшись дымом, чего никогда со мной не случалось раньше, закашлялся.