Алекс Мередит - Путь к Сатане Страница 15

Картрайт спустился по ступеням. Он шел, как кукла, которую дергают за ниточки.

Он остановился у основания лестницы. Повернулся и снова, как марионетка, начал подниматься, ступая автоматически на каждый след, к которому подходил. Глаза его не отрывались от скипетра и короны. Рот был перекошен, как у убитого горем ребенка; поднимаясь, он плакал.

Раз — сверкающий отпечаток на черной стороне шара.

Два — другой там же.

Три — след на белой стороне.

Четыре — след на черной!

Приступ адского хохота сотряс Сатану. Мне на мгновение показалось, что его черный плащ растаял, стал воздушным и превратился во всеобъемлющую тень. Черная тень, казалось, нависла над ним.

Хохот его гремел, а Картрайт карабкался по ступеням, с искаженным лицом, с взглядом, не отрывавшимся от сверкающих побрякушек на золотом троне, с протянутыми к нему руками…

Послышался свистящий звук. Черный ужас наклонился вперед и кинул свое лассо. Оно упало на голову Картрайту и обхватило его плечи. Рывок, и Картрайт упал. Мучитель потянул его, не сопротивлявшегося, по ступеням. Свет погас. Наступившая тьма казалась еще мрачнее от раскатистого демонического хохота.

Когда хохот прекратился, я услышал тонкий жалобный крик. Свет загорелся снова.

Черный трон был пуст. Пуст был и помост. Ни Сатаны, ни палача — ни Картрайта!

Только скипетр и корона насмешливо горели на золотом троне между двумя линиями неподвижных людей, одетых в белое.

Глава 7

Кто-то тронул меня за руку, я вздрогнул и увидел Консардайна. На его лице была тень того же ужаса, который я ощущал на своем.

Зажимы, удерживавшие мои руки и ноги, разжались, вуаль с лица поднялась. Я встал из кресла. Снова в храме стало темно.

Затем медленно загорелся янтарный свет. Я посмотрел на заднюю часть храма. Ряды сидений в амфитеатре были пусты, не осталось никого из той скрытой аудитории, чьи вздохи и бормотание доносились до меня.

Исчез золотой трон и то, что лежало на нем. Исчезли все люди в белом, кроме двоих. Эти двое охраняли черный трон.

Сверкали голубые глаза каменного Сатаны. Пылали семь сияющих отпечатков детской ноги.

"Они открыли ему дорогу в рай, но он ослаб, и они принесли его прямо в ад".

Консардайн смотрел на семь следов, и на лице его было то алчное выражение, которое я видел на лицах посетителей Монте-Карло, склонившихся над столом с рулеткой; лица, вылепленные жгучей страстью азарта, свойственной больше женщинам; лица, голодно глядящие на колесо перед тем, как оно начинает вращаться; эти люди видят не колесо, а то золото, которое они могут вырвать из полных горстей судьбы. Как и они, Консардайн видел не пылающие следы, а ту зачарованную страну исполненных желаний, куда они могут привести.

Паутина искушений, раскинутая Сатаной, владела им!

Что ж, несмотря на все виденное мной, эта паутина захватила и меня. Я чувствовал нетерпение, напряженное желание испытать собственную удачу. Но сильнее стремления обрести сокровища, которые он обещал, было желание заставить этого насмешливого, холодного и безжалостного дьявола подчиняться мне, как он заставил меня подчиняться себе.

Консардайн оторвался от очаровывавшего его зрелища и повернулся ко мне.

— У вас был нелегкий вечер, Киркхем, — сказал он. — Хотите идти прямо к себе или заглянете ко мне, мы немного выпьем?

Я колебался. Мне хотелось задать тысячи вопросов. И все же более настоятельной была необходимость остаться в одиночестве и переварить все, что я видел и слышал в этом странном месте. К тому же — на сколько из тысяч моих вопросов он ответит? Судя по предыдущему опыту, таких будет немного. Он сам принял решение.

— Вам лучше лечь, — сказал он. — Сатана хочет, чтобы вы обдумали его предложение. В конце концов мне разрешено, — он торопливо поправился, — мне нечего добавить к тому, что сказал он. Он хочет получить ответ завтра утром, вернее, — он взглянул на часы, — сегодня, поскольку уже почти два часа ночи.

— Когда я его увижу?

— О, не раньше полудня. Он, — Консардайн слегка вздрогнул, — он будет с утра занят. Можете спать до полудня, если хотите.

— Хорошо, — ответил я, — пойду к себе.

Без дальнейших комментариев он провел меня через амфитеатр к задней стене храма. Нажал, одна из панелей скользнула в сторону, открыв еще один маленький лифт. Заходя в него, Консардайн оглянулся. Отпечатки тревожно мерцали. Двое одетых в белое стражников стояли по обе стороны черного трона, внимательно глядя на нас своими странными глазами.

Консардайн снова вздрогнул, затем вздохнул и закрыл панель лифта. Мы вышли в длинный сводчатый коридор, выложенный плитами мрамора. Дверей в нем не было. Консардайн нажал на одну из плит, и открылся второй лифт. Он остановился, и я оказался в комнате, в которой переодевался в вечерний костюм.

На кровати была приготовлена пижама, в кресле — купальный халат, под креслом — домашние туфли. На столе стояли графины с виски, ромом и бренди, содовая, чаша со льдом, фрукты и пирожные, несколько коробок моих любимых сигарет и — мой пропавший бумажник!

Я открыл его. Мои визитные карточки, письма, деньги — все нетронуто. Без слов я налил себе и предложил Консардайну присоединиться ко мне.

— За счастливые шаги. — Он поднял свой стакан. — Пусть вам повезет в их выборе!

— И вам тоже, — ответил я.

Лицо его дернулось, измученное выражение появилось во взгляде, он странно взглянул на меня и чуть не поставил стакан.

— Тост вам, а не мне, — наконец сказал он и осушил свой стакан. Потом пошел к лифту. У панели остановился. — Киркхем, — медленно заговорил он. — Спите спокойно, ничего не бойтесь. Но — держитесь подальше от стен. Если чего-то захотите, позвоните — он показал кнопку на столе, — придет Томас. Повторяю — не пытайтесь открыть эти панели. На вашем месте я бы сразу лег спать и ни о чем не думал до пробуждения. Кстати, хотите снотворного? Я ведь на самом деле доктор, — он улыбнулся.

— Спасибо, — ответил я. Я усну и так.

— Спокойной ночи. — Панель за ним закрылась.

Я налил себе еще и начал раздеваться. Сонным я себя не чувствовал — совсем наоборот. Несмотря на предупреждение Консардайна, я осмотрел стены спальни и ванной, трогая их в разных местах. Стены казались прочными, сплошными, из крепкого дерева, выкрашенного под мрамор и прекрасно отполированного. Как я и думал, не было ни окон, ни дверей. Комната моя в сущности оказалась роскошной камерой.

Одну за другой я выключил все лампы, лег в постель и потушил последнюю, стоявшую на столике рядом.

Не знаю, долго ли я лежал в темноте, размышляя, прежде чем ощутил, что в комнате я не один. Я не слышал ни малейшего звука, но был абсолютно уверен, что в комнате есть еще кто-то. Я выскользнул из-под легкого покрывала и переместился в ноги кровати. Присел тут на одной ноге, готовый прыгнуть на тайного посетителя, когда он подойдет к кровати. Зажечь свет означало бы отдаться ему в руки. Кто бы он ни был, он, очевидно, считает меня спящим, и нападение — если оно будет — произойдет в том месте, где естественно находиться спящему человеку. Но мое тело было совершенно в другом месте, и мне предстояло удивить визитера.