Гром над городом - Ольга Владимировна Голотвина Страница 16

– Храни Безликие, госпожа, как можно! – Сверчок уже понял, кто в этом доме главный, и старался поладить с Вайсулой.

Комната и впрямь оказалась чистой и уютной – мало того что кровать есть, так еще и стол со стулом! Плата для стражника особого десятка была вполне по карману, хотя еще вчера для Сверчка это были огромные деньги – три серебрушки в месяц. К тому же за эти деньги Вайсула обещала еще и кормить постояльца – если он окажется дома, когда семья сядет за стол. Отдельно стряпать для него хозяйка не бралась, у нее и других дел хватало.

– Да, – предупредила она постояльца, – будешь за моей дочкой ухлестывать – ухват об тебя обломаю. У меня девочка тихая, скромная, нечего ей голову дурить!

Сверчок согласился и с этим условием. Его покорность так растрогала женщину. что она дала ему кружку молока и еще горячую булочку: до ужина-то далеко!

Гижер оставил парнишку обживаться на новом месте, а сам отправился в «Плясунью-селедку». Перед уходом велел Сверчку сегодня же сбегать в арсенал стражи и получить меч. Тут же и с Аштвером уговорились, что за дополнительные пять медяков в месяц тот покажет новичку, с какого конца у меча клинок, а с какого – рукоять.

* * *

Остаток дня был для Сверчка хлопотным и утомительным. Сбегал в Арсенал, получил меч в ножнах, вернулся на Яблоневую улицу, выяснил, что меч ему всучили тупой и с прескверным балансом (Аштвер обозвал паренька недотепой и пожалел, что сам не пошел вместе с ним), до ужина тренировался с хозяином (и узнал, что ему, неумехе безрукому, и такой меч слишком хорош, а начинать учиться нужно на палках).

Ужинали вчетвером: хозяйская дочка (полненькая, беленькая ровесница Сверчка) ела не поднимая глаз. На столе была рыбная похлебка с кореньями и свежий хлеб, а после – пирог со сливами и медом. Это была самая роскошная трапеза в голодной жизни Сверчка, и мысль, что теперь так лопать можно будет каждый день, грела душу.

– У нас тут, конечно, не Каретная улица, – вела хозяйка учтивую беседу, – но и не гнилая трущоба. Улочка тихая, спокойная, а соседи – такими не всякий похвастаться может! Глянь-ка в окно! Видишь, во-он там, над деревьями острая крыша, вроде как башенка? Так перед этим домом, поближе к нам – другой, приземистый такой, поэтому его за ветвями не видно. Его снимает не абы кто, а сам Арризар Сапфировый Берег из Клана Лебедя, вот!

– А потому снимает, – посмеиваясь, уточнил ее муж, – что нету денег на дом получше. Только и есть добра, что плащ с вышитым лебедем да одна-единственная серебряная застежка, других и украшений нет. Каждый месяц получает какие-то гроши, за полмесяца их проедает, а потом сидит голодный.

– А вот и нет! – обиделась Вайсула за соседа. – А вот и не сидит голодный! О нем двоюродный брат заботится, он-то богатый... А вот этот самый дом, вроде башенки, крайний на улице, – там тоже знатный человек живет. Гикфи Новая Душа из Рода Ташкуд. Образованный человек, книги собирает...

– А сам впроголодь живет, – закончил за нее Аштвер. – У кого деньги есть, те на нашей окраине селиться не станут.

Вайсула фыркнула, но спорить не стала. Слишком уютно было в комнате, слишком хорош был пирог с сочной сладкой начинкой, слишком звонко пели под окном цикады. Не хотелось ссориться.

А Сверчка разморило от сытной еды и усталости. Сегодня выдался незабываемый день. Один из тех дней, что меняют судьбу. И надо бы о многом поразмыслить... но хотелось только доползти до кровати и приклонить голову к подушке.

Кровать у Сверчка теперь была – деревянный топчан. Подушка тоже имелась: Вайсула одолжила на первое время. Больше не имелось ничего. Но в такую теплую погоду одеяло и ни к чему. А если привык спать под забором, то собственная комната – предел роскоши. Если ночью пойдет дождь, тебе на это плевать, у тебя потолок над головой.

Едва Сверчок лег, как глаза сами собой сомкнулись, а в мыслях разноцветным ворохом завертелось увиденное за день, зазвучали голоса, все смешалось, спуталось, закачало паренька на волнах сна...

* * *

А в это время вдали от Яблоневой улицы, ночным Косым переулком двигались две тени: одна повыше, другая пониже. Оба тащили предмет, который был высокому по пояс, а низенькому почти по плечо.

– Тяжелая, – пропыхтел низенький – мальчишка лет одиннадцати-двенадцати. – Ты же говорил, Гвоздодер, что не сманиваешь большие ядрышки. Только такие, что за пазуху...

– Цыц, ублюдок, – прошипел взрослый мужчина. – Учу тебя, дурака, учу... Пока с добычи не вернешься, нельзя подельников называть ни по именам, ни по кличкам. Примета плохая.

– Не буду больше, – виновато отозвался мальчишка.

– Не были бы руки заняты, врезал бы я тебе, гаденыш... А сманил я эту дуру здоровенную, потому что больше ничего не нашел. А с пустыми руками возвращаться тошно.

Некоторое время оба шли молча. Потом Гвоздодер не выдержал, выплеснул обиду:

– Так хорошо сначала всё нарисовалось! Стоит пустая скорлупа, верно? Запертая! Кто-то там тайком что-то прячет, верно? Ясно же, что не охапку соломы!.. Ну да, большая дура! Зато, небось, за нее можно хороший урожай взять!

– Ты ж говорил, что большие штуки трудно кому-нибудь сосватать.

– Мне так вообще никак... А вот королева кому-нибудь да сосватает. Загребет себе половину урожая, ведьма старая, а то и больше. А все ж не с пустыми руками...

– Куда мы сейчас, в «Плясунью-селедку»?

– Не, там хозяин уже спит. А хоть бы и не спит, незачем светить перед ним крупную добычу. Отнесем к моей бабе. Она мне дверь отопрет хоть днем, хоть ночью. И штуку эту припрячет, пока я с королевой договорюсь. Ты, Головастик, шагу-то прибавь! Не напороться бы на «крабов»!

Мальчишка про себя отметил, что Гвоздодер, вопреки примете, назвал его по кличке. Но, разумеется, не стал об этом говорить. Жалобно пискнул совсем другое:

– Да куда прибавить-то? Она тяжелая! И ручки неудобные!

– Урою гаденыша, – рассердился Гвоздодер. – Своими хваталками срублю, еще только хрюкни...