Дин Кунц - Самый темный вечер в году Страница 16

И через какое-то время ретривер опустил голову, положив подбородок на живот Эми.

«Я должна брать шлепанцы в кровать, чтобы во сне не ходить по лесу босиком».

Ради самозащиты Эми давно уже подняла крепостной мост между этими воспоминаниями и своим сердцем, но теперь они поплыли через ров.

— Это же приснившийся лес, почему земля не может быть мягкой?

— Она мягкая, но холодная.

— Так это зимний лес?

— Да. И снега очень много.

— Так чего бы во сне тебе не гулять по летнему лесу?

— Я люблю снег.

— Тогда, может, тебе стоит брать в кровать сапоги.

— Может, и стоит.

— А также шерстяные носки и теплые штаны».

Когда сердце Эми участило бег, она попыталась отсечь эти голоса, звучащие в голове. Но сердце продолжало стучать, словно кулак по двери: воспоминания требовали внимания.

Она погладила большую голову, лежащую на ее животе, как бы защищаясь от воспоминаний, слишком ужасных, чтобы встретиться с ними вновь. Попыталась думать о собаках, которых спасла (а спаслa она за эти годы сотни), брошенных и подвергаемых насилию. Жертвы человеческого безразличия, человеческой жестокости, они попадал и к ней сломленными физически и эмоционально, но так часто выздоравливали душой и телом, вновь становились радостными и веселыми, сверкая золотистой шерстью.

Она жила ради собак.

Лежа в темноте, Эми бормотала строки из стихотворения Роберта Фроста:

Лесная глубь прекрасна и темна.

Но много дел набралось у меня.

И миль немало впереди до сна.

И миль немало впереди до сна.

Никки задремала, голова так и лежала на животе Эми.

Теперь уже сама Эми Редуинг, не эта загадочная собака, несла вахту. Но со временем сердце перестало стучать так громко, замедлило свой бег, и в спальне, как и положено, стало темно и покойно.

Глава 14

За окнами занималась заря, тесня темноту вниз и на запад.

Город просыпался. С улицы уже доносились то шуршание шин по асфальту, то чей-то далекий голос.

На кухонном столе лежал портрет Никки и два сделанных по памяти рисунка ее глаз. На второй попала еще меньшая часть морды, чем на первый.

Брайан уже взялся за третий. Теперь он рисовал только глаза в их глубоких впадинах, пространство между ними, выразительные брови и пушистые ресницы.

Его зачаровывало дело, за которое он взялся. Он по-прежнему верил, что во взгляде этой собаки таится что-то очень важное. Слова тут помочь не могли, а вот нежданный талант, который вдруг обрела его рука, держащая карандаш, мог выудить эту важность из подсознания и запечатлеть на бумаге.

Брайан понимал иррациональность своей убежденности. Возможно, особенность взгляда, о которой он думал, человек мог только почувствовать, но не выразить, словами или как-то еще.

А его решимость рисовать и перерисовывать глаза собаки, пока искомое не появится на бумаге, смахивала на насилие над собой. Предельная физическая и эмоциональная сосредоточенность на этой задаче ставила его в тупик, даже тревожила… но не настолько, чтобы он отложил карандаш.

В знаменитой картине Рембрандта «Портрет женщины с алой гвоздикой» объект не контактирует со зрителем напрямую, дама погружена в задумчивость, так что зрителю остается только гадать, а о чем или о ком она думает. Художник очень четко рисует глаз, который ближе к зрителю, с ясной радужкой, излучающий внутренний свет, который показывает, что обладательнице этого глаза не чужды сильные чувства.

Брайан прекрасно понимал, что не может тягаться с Рембрандтом. Изощренность контраста полупрозрачных теней и сверкающего света в его последней версии глаз собаки настолько превосходила все то, что он рисовал ранее, как концептуально, так и по исполнению, что он задался вопросом: а каким образом ему удалось создать такой шедевр?

Даже засомневался, что рисунок этот — его творение.

И хотя в квартире он был один, хотя своими глазами наблюдал, как зажатые в его пальцах карандаши создают собачьи глаза, он все более убеждался, но нет у него ни таланта, ни мастерства, чтобы вершить эту удивительную четкость и сверкающую ни загадочность глаз, которые сейчас смотрели на него с листа бумаги.

В свои тридцать четыре года он никогда не сталкивался со сверхъестественным и не питал к нему ни малейшего интереса. Будучи архитектором, Брайан верил в линию и свет, в форму и функцию, и красоту сооружений, которые строились на века.

Вырывая из альбома лист с последним рисунком, откладывая его в сторону, он не мог избавиться от ощущения, что талант, проявившийся в изображенных на бумаге собачьих глазах, принадлежит не ему.

Возможно, он вошел, как говорят психологи, в состояние полета, когда вдруг рушатся барьеры сомнения в себе, которые так любит возводить мозг, и талант получает возможность выразить себя в полной мере, безо всяких ограничений, ранее его сдерживавших.

Но он не мог принять такое объяснение, потому что не чувствовал контроля над ситуацией, тогда как в состоянии полета человеку положено полностью владеть своими способностями и реализовывать их на всю катушку.

Перед ним вновь лежат чистый лист бумаги, требовавший его внимания.

«На этот раз рисовать буду только глаза. — подумай он. — Целиком уйду в глаза».

Но прежде всего следовало прерваться. Он положил карандаш на стол… но тут же поднял его, даже не размяв пальцы, будто рука обрела собственную волю.

Чуть ли не наблюдая за собой со стороны, взял нож и заточил карандаш.

Потом подготовил к работе и остальные, на одних грифель заострил, на других затупил, сначала ножом, потом наждачной бумагой, наконец отложил в сторону последний карандаш.

Отодвинул стул от стола, встал, подошел к раковине, чтобы умыться холодной водой.

Протянув правую руку к крану, обнаружил, что держит в ней карандаш.

Брайан посмотрел на стол. Среди карандашей, которые он оставил рядом с альбомом, одного не хватало.

Прежде чем Эми пригласила его принять участие в спасательной операции, он поспал только час. Усталость и объясняла его нынешнее состояние, эти маленькие неувязки.

Брайан положил карандаш на разделочный столик у раковины и какое-то время смотрел на него, словно ожидал, что карандаш поднимется в воздух и прыгнет ему в руку.

Умывшись холодной водой, Брайан вытерся бумажными полотенцами, зевнул, потер щетину на щеках и подбородке, сладко потянулся.

Ему требовался кофеин. В холодильнике стояли банки «Ред була», которые он держал под рукой на случай, если для сдачи заказа в срок работать придется всю ночь.