Андрей Зверинцев - Сын Грома, или Тени Голгофы Страница 16

Пилат молча смотрел на распростершихся на площади иудеев и не знал, как ему поступить. Вокруг воцарилась тишина. Наконец он тяжело поднялся с кресла и глухим голосом произнес, обращаясь к лежащим на земле людям:

– Последнее слово прокуратора, иудеи. Поднимайтесь и очистите площадь. Статуя кесаря Тиберия остается в Храме. Прокуратор сказал!

Потом он повернулся к центуриону, стоящему за спинкой кресла:

– Окружите их и ждите команды.

И тотчас же его солдаты оцепили площадь.

– Ну что ж, мудрый первосвященник! – сказал прокуратор Каиафе. – Иудеям к крови не привыкать. Вспомни, какую резню в Вифлееме устроил ваш царь Ирод. А Рим лишней крови не любит… Подними и уведи людей, и дело с концом.

На фоне мраморно-золотого Храма, высоких его колонн, увитых плющом портиков Каиафа, в пурпурной тунике, с тюрбаном на голове, величественно возвышался над приникшими в ужасе к земле людьми. Это напоминало Пилату сцену из греческой трагедии. И в духе трагедии Каиафа сказал:

– Мы выбираем смерть, игемон.

Пилат молча смотрел на распростершихся перед ним людей. Потом тронул ногой молодого, полного жизненных сил иудея и спросил его:

– Ты слышал, что сказал Каиафа?

– Да, мой господин, – ответил иудей и подтвердил: – Мы готовы умереть за Закон. Ягве наш Бог. И Ягве един!

Тем временем Каиафа, пройдя среди лежащих, втиснулся между двумя бородатыми стариками и тоже распростерся на земле.

Пилат пожал плечами, хлопнул в ладоши, солдаты расступились, появились рабы с носилками. Прокуратор, брезгливо переступая через лежащих людей, выбрался с площади, погрузился на носилки и отбыл в свою иерусалимскую резиденцию. Его слегка колотило. Однако никакой команды солдатам он не отдал.

Вернувшись в преторий, выпив вина, он успокоился и рассказал Клавдии Прокуле, чему только что был свидетелем, дивясь непреклонности этих глупых, недоступных уму просвещенного латинянина иудеев.

– И ты дашь команду и зальешь город кровью? – чего-то пугаясь, спросила жена.

– Я в раздумье, – ответил игемон. – Кровь будет большая, и Тиберий не одобрит меня. Но если же я уберу его статую из Храма, ему это тоже вряд ли понравится кесарю.

– Я понимаю тебя, игемон. Но вспомни анекдот о Сократе, который рассказывал тебе Сенека. Тот, где к афинскому мудрецу пришел юноша и просил разрешить мучившую его дилемму: жениться ему или не жениться. На что Сократ ответил: как бы ты ни поступил, друг мой, ты обязательно раскаешься.

– Спасибо, Клавдия Прокула. Я понял тебя. – И он трижды хлопнул в ладоши.

Вошел адъютант – центурион первой когорты Лонгин.

– Направь первую центурию в Храм, вынесите оттуда статую кесаря и установите ее в парке претория так, чтобы я мог видеть ее из окна.

Клавдия Прокула как в воду смотрела. Едва статую Тиберия вынесли из Храма, в Рим полетел очередной донос на прокуратора, компрометирующего своими действиями власть Рима.

Это была плохая примета.

Затаив обиду на иудеев и трижды плюнув в сторону их Храма, этого архитектурного шедевра, объединявшего всех евреев, разбросанных судьбой по миру, прокуратор вернулся в Кесарию, где в окружении свободных от гнета Ягве греков, римлян – философов, художников, музыкантов, игривых сноровистых вакханок – постепенно отошел от своих иерусалимских огорчений. Коли уж Рим готов смириться с выходками синедриона, то ему-то зачем влезать без нужды в драку? Пусть все будет, как будет. В общем, как сложится.

Беседуя как-то в своей кесарийской резиденции с одним иудейским банкиром, Пилат окончательно понял, что его правление Иудеей никогда не будет безоблачным, и смирился с этим. Прокуратор посетовал на происки Ягве. Похвалил богов Рима. Банкир покачал головой: «Ваша римская религия, господин мой Пилат, не затрагивает чувств. Она напоминает мне онанизм. У вас мраморные боги. Они красивы. Ваши античные богини способны взволновать, свести с ума даже такого старого праведника, как ваш покорный слуга. Но они – мертвы. А Ягве – живой. И еврей в священном трепете сливается со своим божеством. Это надо учитывать. Спросите ваших центурионов, о чем кричат распинаемые иудеи. Они кричат: „Слушай, Израиль! Ягве – Бог наш. Ягве един!“»

Пилат соглашался с тем, что иудей верует иначе, чем римлянин, а сам все думал и думал, какой же очередной сюрприз приготовит ему иерусалимский первосвященник Каиафа, сговорившись со своим мстительным Ягве. Спектакль же, начало которого так удачно разыграли иудеи при его въезде в Иерусалим и продолжившийся со статуей императора, наверняка еще не окончен. Нет. Предчувствие какого-то невероятного продолжения временами беспокоило веселящегося в Кесарии Пилата. И, цепенея от мистического страха, просыпался он порой ночами от отвратительного воя иерусалимской магрефы. Хотя кто не знает, что от Иерусалима до Кесарии неблизко, и не удивительно, что никто, кроме игемона, не слышал этого жуткого воя.

Шло время. А время лечит. Ослабляет остроту вчерашних впечатлений. Успокаивает. Успокоился и Пилат. Однако, будучи человеком обидчивым и не желая без крайней нужды общаться с насолившими ему иерусалимскими иудеями, он передал часть своих полномочий молодым деятельным войсковым начальникам, а сам из своей ставки в Кесарии лишь контролировал их, поощряя разумные инициативы и сдерживая их чрезмерную прыть. Он помнил напутствие Тиберия, направлявшего его в Иудею: «Помни, прокуратор, разумный пастух стрижет овец, но не дерет с них кожу».

Прокуратор так и поступал. И все бы закончилось хорошо, Понтий Пилат выслужил бы себе достойную пенсию и удалился бы со своей очаровательной и не в меру сообразительной вещуньей Клавдией Прокулой на заслуженный отдых, на Сицилию например, если бы…

Если бы… Если бы в один, как говорится, прекрасный день гонец из Иерусалима не привез ему от первосвященника приглашение на иудейский праздник Пасхи.

Но не будем опережать события.

Глава 7

По волнам галилейским

Оставим на время прокуратора с его неудачами, предчувствиями, его рефлексией в Кесарии и вернемся к нашему герою на берега моря Галилей-ского, именуемого еще и Генисаретским или Тивериадским озером. Мы уточняем эти библейские названия, чтобы читатель верил автору, ибо герои наши и имевшие место события исторически привязаны к конкретным территориям, имеющим знакомые им географические названия, и, похоже, действительно имели место. Разве не повествуют об этом на все лады четыре канонических Евангелия и бесконечное множество неканонических евангельских посланий?

С тех пор как Иоанн впервые сел в лодку с Учителем, он только и думал, как рассказать тому про сон, приснившийся ему в раннем детстве, сон, о котором – о, он никогда не забывал об этом! – мудрый книжник Ахав сказал: «Такие сны снятся только царям или пророкам! В том своем сне ты, Иоанн, видел Мессию».