Лодейцин - Иван Олейников Страница 17

И после этого еще огромный вырезанный кусок.

…

О выгоде быть политиком.

— Почему после заражения вы стали именно чиновником? — спросил следователь.

— Легко объяснимо. Во-первых, мне нужна была деятельность, в которой нет обязательного психиатрического обследования, чтобы не попасть на глубокое сканирование мозга. Следовательно, колонисты, доктора, многие производственники и почти все юристы для меня исключались.

— Вы ошибаетесь, колонисты не проходят обязательного обследования.

— Это вы ошибаетесь, — возразил Цеб. — Рядовые и сержанты не проходят, а всем кто выше не избежать его.

— Ну и дослужились бы до сержанта.

— Опасно. Там всё по приказу. Хорошо служишь — дадут лейтенанта, не спросят. А если нарочно служить плохо, так и просидишь в рядовых. Мало возможностей, разве что оружие.

— Свободную деятельность вы, понятно, не рассматривали. Рабочих, наверно, тоже. Но почему было не остаться артистом? Продолжать карьеру в музыке.

— А здесь уже вторая причина — медицинское обслуживание. Я хочу долго жить, мне нужно самое лучшее. У кого полное лечение: политики, юристы, колонисты — всё. Даже у ученых и преподавателей есть ограничения, хотя обычно думают что нет.

— Что насчет свободного юриста?

— Он на то и свободный. Ни власти, ни доступа к информации. Всю жизнь ходить свидетелем по вызову или консультировать, вот и все возможности.

— Понятно. Значит только политика?

— Естественно, — сказал Цеб. — Нет обязательного психиатрического обследования, доступ к информации, хорошие деньги, полное медицинское обслуживание. Если бы не та дурацкая первая болезнь, из-за которой всё закрутилось, я и сейчас был бы чиновником.

— Думаете она не связана с вашим заражением в молодости?

— Нет-нет, совсем разные вещи.

— Кстати, расскажите ваши планы, если бы вас не разоблачили.

— Планы всё те же. Тянул бы до последнего, а когда почувствовал что умру со дня на день, напал бы на титан и заморозил себя в криокамере.

…

Накануне операции Уоннел спросил Цеба:

— Когда там точный срок, напомните?

— Завтра в 23 часа 20 минут.

Следователь откинулся на стуле и сказал:

— Знаете, думаю нечего тревожить врачей так поздно. Лучше отложим до послезавтра. После обеда и приступим.

— В 15 часов? — спросил Цеб.

— Ну, пускай так, — равнодушно согласился Уоннел.

Цеб начал с жаром благодарить следователя.

— Большое вам спасибо, господин Уоннел! Послезавтра в 15 часов. Вы меня так обрадовали!

Он улыбался и смотрел чуть не со слезами. Его гнилой мозг быстро высчитал, что следователь может и передумать, а значит надо радушно улыбаться и искренне благодарить, повторяя вслух подаренный срок. Мне было противно и жалко видеть такое поведение. Уоннелу, думаю, тоже. Он быстро закончил допрос и передал Цеба надзирателям.

Через день, за час до операции, Цеба со всеми предосторожностями доставили в тюремный медицинский бокс. Его подключили к оборудованию и оставили одного. Уоннел вышел с ним на связь.

— Господин Цеб, — сказал следователь, — через час срок вашей операции. В целях безопасности операция начнется позже этого времени, но вы не узнаете насколько позже. Вы уснете мгновенно, но не будете знать когда. Поэтому, прошу вас, сохраняйте спокойствие, не пытайтесь сопротивляться и наслаждайтесь дополнительным временем.

— Спасибо, господин Уоннел! — благодарил Цеб. — Пожалуйста, подольше. Каждая секунда для меня как божий дар.

Он улыбался и плакал от осознания, что ему дарят еще немного времени.

После операции Цеб потерял память о более чем сорока годах своей жизни. Больные клетки были убиты, здоровые освободились, и взаимодействия между ними вернулись в то состояние, в котором они были до заражения. Цеб как бы снова стал молодым человеком двадцати восьми лет, когда был просто талантливым музыкантом, ведущим богемную жизнь, хорошим парнем, и близко не помышлявшим ни о какой политике. Он не помнил ничего из последующих лет, плюс забыл и несколько дней до заражения.

Когда Цеб очнулся после операции, он долго не мог понять почему так жестко прикован к больничной койке. Его зафиксировали таким образом, чтобы он не мог себя видеть, а из палаты убрали все отражающие предметы.

Многочисленные тесты показали, что он не помнит заражения и последующих событий. Ни о какой симуляции не могло быть речи, Цеб не притворялся. Он не понимал что от него хотят, просил рассказать что с ним произошло, пытался объяснить врачам, что с его телом что-то не так, и умолял дать хотя бы взглянуть на себя, какие бы ни были травмы.

У психологов была трудная задача, но в конце концов ему рассказали, что никаких травм нет. У него вполне здоровое тело, просто это тело семидесятилетнего старика. Понемногу ему рассказали всё, в том числе показали снимки убитых им людей. Его посетила жена, и он долго отказывался узнавать в этой старухе ту девушку, на которой женился за год до заражения. Детей он не помнил совсем.

Через много дней, когда он хоть как-то пришел в себя, его опять допрашивали, и Дейк Уоннел в том числе. Следствие закончилось, состоялся суд, на котором Цеба освободили, ибо некого было привлечь к ответственности, того маньяка просто не существовало.

Цеб прожил еще тридцать лет под присмотром врачей. По закону не было оснований его ограничивать. Он, как свободный гражданин, мог жить где хотел и заниматься чем угодно. Но понимая свое положение, Цеб до самой смерти добровольно жил в клинике, здесь ему пошли навстречу. Через год после излечения он попытался вернуться к музыке — конечно, не к выступлениям — но не смог даже приблизиться к прежнему уровню.

Юристы и доктора предприняли серьезные усилия, чтобы донести ситуацию до родственников его жертв. Не знаю пробрала ли их трагедия этого человека, но во всяком случае за все тридцать лет его никто не тронул, даже на словах.

Впоследствии, уже через много лет после описанных событий, когда времена были пожестче, власти провели серию экспериментов с лодейцином на людях. Тогда, кстати, и появилось понятие "психоз прославления" и само название "лодейцин". Опять же, ничего нового эксперименты не дали ни в плане симптомов, ни в плане лечения: всё уже было известно со времен Цеба. А лодейцин стали применять в случаях, подобных тем, что я описал в главе про спасение Адама Клинцерена.