Вода в решете. Апокриф колдуньи - Анна Бжезинская Страница 18

Ответствую, синьор, что не знаю точно, в чем была причина гримас пристава, но мне кажется, что после смерти дракона что-то сломалось в Интестини, хотя, возможно, это произошло и раньше, после бойни на Тимори. Я не могу сказать вам, синьор, что это было, ибо, клянусь Всевышним, пристав больше ни словом не обмолвился со мной и не подал мне никакого тайного знака. Впоследствии он приходил за вермилионом, и сам вид его седых волос и изможденной, сутулой фигуры убеждал меня, что мои братья живы и здоровы. Я верила, что если бы было иначе, то ничто не помешало бы ему сказать мне это, что – как вы знаете – оказалось не так. И вот однажды ветреной весной наш пристав умер смертью вермилианина, харкая кровью и каменной пылью, что рано или поздно наполняет легкие тех, кто спускается вглубь Интестини. Сам он, правда, никогда не спускался, но болезнь примирила его напоследок с просветленными, ибо, несмотря на все невзгоды, мы разделяли одну судьбу, и теперь своей смертью он, как хлебом, поделился с нами. Старейшины посетили его в замке незадолго до смерти, чтобы привести на путь света. Он принял их без гнева, но остался при своих святых, которые тут же подвели его, отплатив за верность внезапной смертью. К рассвету он был уже мертв, о чем возвестил колокол на башне, и знайте, что в него били крайне редко – чтобы возвестить о пожарах, приезде сыновей или о смерти, а в более близкие вам времена – о нападении рапинатори[9], о которых вы, без сомнения, слышали слишком много.

Признаюсь, тогда, после смерти старого пристава, мы были полны страхов, ведь наша округа все еще принадлежала королю Эфраиму, и никто не знал, что будет дальше. Моя судьба, будьте в этом уверены, мгновенно ухудшилась. Едва утих погребальный звон, Одорико понял, что я потеряла последнего в Интестини заступника и покровителя. Без промедления он выгнал меня из лачуги, которую я занимала с двумя работницами, которых он нанимал каждое лето для помощи с покосом и сбором урожая. Он загнал меня в каморку, примыкающую к стене свинарника, и назначил на самые грязные работы, которым противились Пьетро и Лука. Кроме того, он приходил ко мне по ночам, торчал под стенами и стучал в дверь, так что каждый вечер мне приходилось закладывать ее кормушкой для свиней и вдобавок подпирать жердью. Иногда она опрокидывалась под натиском его туши, производя дикий грохот, и тогда просыпалась жена Одорико и громко обзывала меня мразью и ублюжьим семенем, обвиняя меня в подлой неблагодарности – в ответ на щедрый хлеб, полученный от благодетелей, я раскачиваю бедрами перед ее мужем, достойнейшим человеком, которого только пьяный дурман привел под дверь моей каморки. Теперь я думаю, что мне действительно следовало задирать юбку повыше, когда я отмывала ноги от навоза у колодца – а уборка в хлеву тоже входила в мои обязанности, – или тереться об этого старого борова грудями, когда мы встречались в тесном проходе к каморке. Возможно, это изменило бы мою судьбу к лучшему.

Поверьте, синьор, у меня было множество возможностей соединиться с Одорико, трактирщиком, тем более что и я успела познать его тело, и он помнил запах моей крови, которая текла для него и для других на Сеполькро. Я думаю, просветленные вряд ли упрекнули бы меня в грехе прелюбодеяния, так как, уверенные, что я уродилась в свою мать, не ожидали от меня ничего иного – дурная трава вырастает из тонкого корня. Но тогда я была совсем молода, и вздутый, поросший черным волосом живот, выпирающий из-под расстегнутого кафтана, вызывал у меня отвращение. Мне было противно его обрюзгшее лицо и плечи, терявшие уже прежнюю стать. Я помню, что при жизни моей матери он был крепким мужчиной, но потом достаток и избыток вина размягчили его, как дождь размывает глину, и меня потянуло на молодых длинноногих пастухов. Они останавливались иногда в местной таверне и, дабы сэкономить несколько медяков, спали по трое в одной кровати, а позже, перед рассветом, мылись у колодца за постоялым двором, обнажая стройные и гибкие от трудов тела, которые без рубах и грубых порток выглядели ослепительно. Никто из них не видел дракона и не преследовал меня в ту ночь на склоне Сеполькро, но, кроме пригоршней сладких слов и нескольких поспешных поцелуев, от них не осталось ничего, достойного воспоминания. Наконец наступила та ночь, когда похоть одолела Одорико сильнее, чем прежде, и дверь отступила. Вероятно, это Пьетро или Лука, всегда готовые содействовать замыслам хозяина и рассчитывавшие при случае получить что-то для себя, подпилили доски, чего я в вечерней спешке не смогла разглядеть. Независимо от того, сделали они это или нет, моя каморка оказалась доступной, в отличие от меня самой, о чем вы, должно быть, уже слышали.

Признаюсь, что я убила Одорико, трактирщика, и сделала это его собственным ножом, когда он с неуклюжестью пьяницы пытался выбраться из штанов, уверяя меня страстно, с какой для меня пользой и к какому безмерному моему блаженству прочистит мне дымоход. По правде, следовало ему это сделать гораздо раньше; он похвалялся бесстыдно, что вылечит меня от ублюжьего гнева, прыщей на коже и дурного настроения, чему причиной, как известно, является неудовлетворенная похоть, с юных лет испепеляющая всех блудниц. Слова продолжали литься из него, когда я перерезала ему горло, чего он совершенно не ожидал, ибо, как часто бывает, полагал, что единственная преграда – это дверь, а не мое согласие. Да, я убила его довольно ловко, ведь он не так сильно отличался от свиней и телят, которых держали в таверне для нужд стражи. Затем, все еще обрызганная кровью, я отправилась в замок, где в ту пору распоряжался новый хозяин – сын прежнего пристава, мужчина средних лет, о котором не без насмешки говорили в деревне, что он медлителен в словах и делах. Когда же я выкрикнула под стеной свое имя и причину, по которой пришла, он очень поспешно приказал отворить ворота и впустил меня внутрь.

Нет, синьор, я не знаю, почему он так поступил. Я не стала расспрашивать его о причинах милосердия, достаточно было, что он их проявил. Помнится, что на нем был голубой кафтан, криво застегнутый. Из-под него торчал неприлично изношенный