Паритет интересов - Николай Александрович Живцов Страница 19

– Ты цел? – первым делом спросила она, а затем произошло то, чего я не ожидал. Нет, Людмила не бросилась мне на шею и не начала заливать меня слезами. Она просто подошла и обняла. Я застыл посреди коридора, не понимая, как реагировать на такое проявление эмоций.

К счастью, этот процесс не затянулся.

– Пошли, – отступила она. – Головачев велел принять у тебя материалы, что за дежурные сутки наработали.

Я открыл дверь кабинета и, дойдя до своего бывшего рабочего места, рухнул на стул. Ничего делать не хотелось. Журбина посмотрела на меня, покачала головой и принялась перебирать лежащие передо мной бумаги.

– Умеешь ты создавать проблемы и себе и другим, – проговорила она, усаживаясь со стопкой материалов за стол Ксении.

Понятно, разбор полетов все же состоится, а я уже было решил, что ограничимся обнимашками.

– Второе дежурство, и ты опять отличился. – Она обреченно вздохнула.

– Тоже считаешь, что мне нужно было дать себя застрелить? – Я сидел, борясь с закрывающимися глазами. Меня клонило в сон.

– Не говори глупости, – отмахнулась она от моих слов. – Я так испугалась, когда мне с дежурки позвонили и сказали, что вы столкнулись с вооруженными бандитами. Думала, ну все, отбегался наш Альберт. Чего смеешься? – Людмила нахмурилась. – Я еще от того случая не отошла, когда тебя в Центральном парке пытались ограбить, – проворчала она. – Ты же не чужой мне человек.

Я закашлялся, пытаясь справиться с некстати накатившим на меня весельем. Не помогло, и я, облокотившись, спрятал лицо в ладонях.

– Расстроился, что от службы отстранили? – по-своему интерпретировала сей жест Журбина и тут же принялась меня обнадеживать: – Проведут проверку и восстановят.

– Или к уголовной ответственности привлекут, – предложил я альтернативу.

– С чего ты это взял? – всплеснула она руками.

– Как с чего? – Я делано удивился. – Я же пристрелил ценного гражданина социалистического общества, не то что какой-то там следак. – Не выдержав, я заржал.

– Прекрати истерику! – прикрикнула на меня Журбина. – Обиделся, что тебя отстранили от дел? Так они обязаны провести служебную проверку по факту применения табельного оружия.

– Проверку? Да они уже признали меня виновным. Без всяких проверок обошлись! – Я резко оборвал смех.

Поднялся, скрипнув стулом.

– Ладно, я домой.

– Сильно от начальства досталось? – посочувствовала Людмила, тоже поднимаясь. – Не бери в голову. Подумаешь, поорали на тебя немного. Надо же было им выпустить пар. Их тоже сегодня поимеют, уж поверь мне. – Она демонстративно посмотрела наверх.

– Да не в этом дело. – Я начал переодеваться в гражданское. – Дело в презумпции невиновности.

– Где ты только таких выражений нахватался? – Журбина отвернулась.

– При чем здесь выражения? – бросил я раздраженно, натягивая джинсы. – Они должны были быть на моей стороне. Ведь я их коллега. Но вместо этого только и делали, что возмущались: зачем побежал, зачем в живот стрелял, – передразнил я кое-кого.

– Я уверена, все разрешится наилучшим образом, – оптимистично заявила Людмила, разворачиваясь.

– Разумеется, как же иначе, – натянуто улыбнулся я. – Все, я пошел.

Но, открыв дверь, я напоролся на Курбанова.

– А вот и наш герой. – Первый зам изобразил радость, проходя в кабинет.

– Здрасте и до свидания. – Я вновь сделал попытку уйти.

– Стоять! Ты это куда собрался? – начальственным рыком развернул меня Курбанов.

– Домой, – объяснил я, раздумывая над тем, не зарядить ли ему аккурат по ухмылке, хуже все равно уже не будет.

– Приказ подпиши, удостоверение сдай и вали, – потряс он перед моим носом отпечатанным на машинке документом.

– Все, я свободен? – выполнив требуемое, поинтересовался я.

– Ты материалы передал? – Задавая вопрос, Курбанов смотрел на Людмилу.

– Да, я все забрала, – отозвалась Журбина, положив руку на стопку бумаг на столе. – Уголовные дела в сейфе.

– Тебя предупредили, чтобы из города не уезжал? – Первый зам вновь переключился на меня.

– Предупредили, – подтвердил я, взглянув на часы. – Я могу уже идти?

– Иди, конечно. Ты же здесь больше не служишь. – Издевательский тон, на лице злорадство.

– Ты даже не представляешь, как я этому рад! – не смог удержаться от того, чтобы не оставить за собой последнее слова. Дурость, конечно, и ребячество, но реально достал.

Оказавшись на улице, я вдохнул дурманящий запах свободы. Холодный воздух ворвался в носоглотку.

«А не рвануть ли мне на юг?» – задумался я, приподнимая шарф.

Добравшись до дома, я первым делом залез на антресоли за чемоданом. Выгреб из него фотографии написанных по-немецки записок и разложил их на столе.

– Давно уже надо было перевести, – выговаривал я себе вслух за нерасторопность, переписывая незнакомые слова в блокнот.

Завтра займусь поиском преподавателя немецкого языка. Больше нельзя тянуть с этим делом. Нужно наконец узнать, кто отец Альберта. Чем больше способов покинуть Союз у меня будет, тем лучше.

Убедившись, что все буквы и знаки перерисованы точно, я завалился спать.

Следующий день я провел согласно намеченному вчера плану. За учителем немецкого языка я отправился на другой конец города, чтобы ненароком не столкнуться с ним потом где-нибудь на улице. Выйдя из автобуса, я направился в общеобразовательную школу.

Учителем оказалась строгая дама в очках, которые в сочетании с громоздкой прической добавляли ей лишние лет десять.

– Роза Михайловна, – обратился я к ней, предварительно выяснив ее имя у школьников.

– Вы чей-то отец? – Щурясь, она наблюдала за мной поверх очков.

Я прошел через класс к ее столу.

– Нет, и даже не брат, – сказал я и располагающе улыбнулся. – Я к вам как к лучшему специалисту немецкого языка в нашем районе. – Отметив заинтересованность, продолжил: – Вы не могли бы перевести мне некоторые записи? – При этих словах я достал из внутреннего кармана блокнот.

– А вы кто? – нахмурилась она. В ее голосе явственно послышалось подозрение.

«С удостоверением вышло бы проще», – посетовал про себя я, а вслух сказал, что являюсь практикантом-журналистом, пытающимся написать статью и удивить редактора газеты.

– И из какой вы газеты? – От удивления ее брови поползли вверх.

– Пока еще не из какой. Но мечтаю работать в «Комсомольской правде», – признался я, приняв мечтательный вид. – Вы мне поможете? – спросил я с надрывом.

– Да, конечно, – растерялась она от моего напора, вновь усаживаясь на свое место.

Окрыленный, я пристроился на стоящую рядом парту и протянул ей блокнот.

– Это любовные письма, – через какое-то время сообщила мне она. – Писал мужчина.

– И что в них? – подобрался я.

– Сейчас напишу. – Она подвинула к себе листок бумаги и застрочила, а я напряженно за ней наблюдал.

– Это письма военнопленного? – отвлеклась от перевода Роза Михайловна, она смотрела на меня вопросительно.

– Не знаю, мне как раз и нужно это выяснить, – разведя руками, объяснился я.

– Он ее очень любил, – вздохнула она, о чем-то задумалась и вновь углубилась в чтение. – Точно военнопленный, – заключила она. – Он пишет, что его семья живет в Мюнхене и что там будут рады как ей, так и детям. Он умоляет ее не отчаиваться, ждать его. «Твой Альберт» – с придыханием зачитала она вслух. – Это так романтично. – Ее затуманенный взгляд устремился вдаль.

– Да, пожалуй, хорошая статья получится, – покивал я.

Из школы я вышел задумчивым. Если папаша Альберта так любил Марту, то почему не забрал с собой? Вернувшись в Германию, чувства поостыли, он встретил другую, а о русской семье предпочел забыть? Или погиб?

Предстояло