Павел Парфин - Сумасшедший репортер Страница 2

По большому счету, Безсонову дела не было ни до этого заводика, ни вообще до всех остальных. Слепив глаза от бившего в лицо солнца, будто сфокусировавшего на нем всю свою зимнюю энергию, и вновь погрузившись, словно в горячую ванну, в счастливые думы о переменах в его жизни, Безсонов ехал в маршрутке, сидя рядом с водителем. Столько событий сразу! За короткий период мир стал одновременно объемней и ближе, в нем будто открылось второе дыхание…

2

Сразу за Харьковским мостом, у суконной фабрики, маршрутку тормознул крепкий коренастый мужчина. Безсонов, может, и не обратил бы на него внимания, если бы не ярко-синий болоньевый комбинезон крепыша с белой трехконечной звездой на груди. Приверженец марки «Мерседес» уселся рядом с Безсоновым. Усаживаясь поудобней, новый пассажир энергично подвигал туда-сюда широким задом, едва не вдавив худощавого Безсонова в молоденького водителя. Затем, бесцеремонно отстранив Женьку левой рукой, не в меру энергичный пассажир обратился к водителю:

– Слушай сюда, паренек! Где тут у вас автостоянка?

– У нас их много. Вам какая нужна?

– Какая-какая!.. Побольше! Мне фуру надо поставить, может, на денек-другой.

– На Химгородке есть большая стоянка. Новая. Ее только два месяца назад открыли. Прямо возле университетского бассейна.

– Мне плевать, старая она или новая! Лишь бы фура моя стала там да охрана была нормальной. Есть там охрана?.. А то я уже успел хлебнуть дерьма в вашем паршивом городишке!

– Как же вы могли хлебнуть дерьма, если оно мерзлое?! На улице-то девять градусов мороза! – не выдержав понтовского тона мужика в синем комбинезоне, вмешался Безсонов – ему не понравилось, что хамовитый пассажир одновременно хает его родной город и бросает бранную тень на светлое его, Женькино, настроение. Ну как можно злословить, когда жизнь вокруг прекрасна?! Когда его сыну сегодня чуть больше двух часов!

Словно почувствовав немое Женькино недоумение и справедливый укор, крепыш сменил тон. Елядя Безсонову в глаза, он дружелюбно похлопал его по плечу:

– Да нет, парни, против вашего городка я ничего не имею. Просто неделю назад двое ваших земляков слегка огорчили меня. Да какое там огорчили! – мужик в сердцах хлопнул себя по коленям. – Обули, сволочи, как… как…

– Как лоха, – услужливо подсказал водитель маршрутки.

– Парень, у нас так не выражаются! – вмиг посуровел крепыш.

– Ну хорошо, не выражаются, – пожал плечами юноша-водитель. – Все равно ведь, вы говорите, обули вас.

– Это точно – обули, – горько улыбнувшись, согласился мужик. – И когда? Перед самым Новым годом! – пассажир сокрушенно покачал головой. – Я гнал машину в Харьков. В пять утра выехал груженым из Можайска (это под Москвой), в пятнадцать по-московскому должен был быть в Сумах.

Мужик, вынув из нагрудного кармана комбинезона пачку «Парламента» (чем несколько озадачил Безсонова), закурил.

– Решил ехать через ваш городок, потому как надо было посылочку передать. Сестра моя родная здесь живет. Двадцать лет назад вышла замуж за вашего земляка-военного (он в то время в Можайске служил), а потом уехала с ним… Мы-то сами тамошние, старушка мать и я с семьей испокон веку в Можайске живем. А вот Ленка наша, значит, уехала…

– А кто обул вас, дядя? Не сестра ведь? – прервал лирическое отступление словоохотливого пассажира водитель маршрутки. Безсонов их не слышал. Он отключился от летяще-шумяще-мелькающей навстречу маршрутке действительности, уйдя в приятные раздумья о своих сегодняшних планах. Полчаса на репортаж о погибающем заводе, потом быстренько в мебельный магазин (он неподалеку от завода, в двадцати минутах ходьбы от него) – два дня назад Женька приметил в магазине неплохую детскую кроватку за 155 грн. Сделать важную покупку, доставить ее домой, затем мчаться к жене в роддом, не забыв по пути купить розы… «Километрах в пяти от Сум – там, кажется, еще спиртзавод есть…» – донеслось до Женькиного сознания, оторвав его от нежносокровенных мыслей.

– Километрах в пяти от Сум (там, кажется, еще спиртзавод есть) меня тормознули… Вообще-то я редко останавливаюсь на трассе, а тут будто бес попутал. Вижу, кто-то машет рукой, а на обочине «копейка» стоит (если бы иномарка была, ни за что бы не остановился). Тормознул меня тот, кто помоложе и с длинными волосами. Я поначалу вообще подумал, что это девка, на что, собственно, и купился. Второй был намного старше, неприятный на вид (про таких обычно злые анекдоты рассказывают). Он сидел в «жигуленке» рядом с местом водителя, на пожилом была дорогая норковая папаха (сейчас в таком прикиде половина московских новых ходит). Когда я заглянул в машину, он держал пачку «Парламента» и закуривал. Я тогда удивился: мужик курит «Парламент», а ездит в тридцатилетней задрипанной «копейке»!.. Короче, у них полетела свеча, патлатый вынул из багажника трос, я подогнал свой «мерседес», прицепил их «копейку», и мы тихонько тронулись… Я знаю, где прокололся. Когда я отбуксировал их в какой-то отдаленный район города, где много частных домов – тут мне и надо было с ними расстаться. Но пожилой вдруг проявил ко мне такое внимание, такое расположение, так стал уговаривать пообедать с ними, что я, черт знает почему, согласился. Все ж таки больше семисот километров прошел, вот голод и дал о себе знать… У пожилого, «батьки» (как его называл патлатый Радик), вторая тачка оказалась (причем новенький «опель»), и мы вчетвером (с нами еще подружка Радика увязалась) махнули в кабак. Честно говоря, я давно столько мяса не ел. Пил, конечно, один сок. Ух и вкусный у вас томатный сок делают! Какой-то местный завод… Очнулся я в своем «мерседесе». Голова раскалывалась, будто я накануне бутылку водки выкушал. Глянул… и не узнал вокруг себя местность. Пустырь, кое-где утыканный бетонными сваями, в одном месте какое-то недостроенное здание и кучи, кучи строительного мусора и дерьма…

– Так вас обокрали эти двое? – встрял в рассказ пассажира водитель маршрутки.

– Паспорт и командировочные не тронули, потому-то я не сразу и хватился. Так, раз кольнуло в сердце. Только когда к сестре приехал, и она, поцеловав меня, вдруг сказала: «Гена, а мы тебя к Новому году ждали» – я по-настоящему забеспокоился. «А сегодня какое?» – «Второе января. Генка, ты совсем заработался». Я еще по инерции пробормотал: «Ленка, я тебе телевизор привез…» – и скорей к машине… Честно говоря, парни, до сих пор страшно вспоминать. Открываю двери фуры – а там елки. Ни двадцати тонн сахара, ни «Соньки» (телевизор мы купили Ленке вместе с матушкой). Целый трейлер елок! Как в кошмарном сне…

– Вы что, в Харьков сахар везли?! Из России к нам?! – почему-то именно на этот момент в рассказе пассажира отреагировал водитель маршрутки.

– Наверное, тростниковый? – спросил Безсонов.

– Да, кубинский, – вяло подтвердил Гєна.

– Ну тогда все понятно: тростниковый сахар сейчас дешевле нашего бурачного. Поэтому его выгодно импортировать из России, – заметил Безсонов.

– А вы в милицию обращались? – участливо спросил юноша-водитель.

– Еще нет. Сейчас фуру поставлю на стоянке и буду думать, что делать. Сестра обещала на местных бандитов выйти, чтобы те помогли сахар найти, но меня, честно говоря, не тянет с вашими бандитами связываться. И с елками я еще не знаю, что делать. Они у меня в трейлере Новый год встретили, а теперь куда их?

Гена умолк, уставившись неподвижно в какую-то точку на лобовом стекле маршрутки. «Целая фура елок вместо нескольких тонн сахара! Ведь кому рассказать – не поверят!» – не удержавшись, весело хмыкнул водитель маршрутки. Безсонов тоже улыбнулся. Вдруг ему пришла несмелая мысль заняться темой пропавшего тростникового сахара, провести первое в своей жизни журналистское расследование, но Женька скрепя сердце тут же отказался от этой идеи. И дело не в том, что в глубине души он (как, в общем-то, любой осторожный человек) немного побаивался сумских бандитов, просто Безсонов не хотел менять свои планы – счастливые планы дважды отца.

Женька попросил остановить маршрутку около поворота, ведущего в глубь района города, лет сорок тому назад названного «Химгородком». Перейдя Харьковскую в противоположном направлении, Безсонов быстро пошел в сторону многочисленных баз и складов. Среди них до сих пор кое-как пыхтело несколько заводиков и вовсю орудовало с дюжину торговых фирм. Через десять минут Женька вошел в открытые настежь ворота. Поржавевшая металлическая вывеска над ними гласила: «Завод „Красный металлист“». Зато на куске желтоватого ватмана, приклеенного изнутри к окну заводской проходной, Женька прочел: «ВАТ „МЕТАЛ-КРАФТ“». Из окна на Безсонова равнодушно глянула заспанная физиономия охранника.

Женька, все больше грустнея, окинул взглядом довольно скромную («аскетичную» – пришло ему на ум) заводскую площадку. На нее фасадом выходило одноэтажное здание скорее из седого, чем из белого кирпича и корпус цеха, старомодный, с помутневшими чешуйками стекол под высокой крышей. В тщательно подметенном и даже посыпанном рыжим песком заводском дворе Безсонов не заметил ни ржавых останков каких-нибудь редукторов, швеллеров, труб или мотков проволоки (чем и поныне богаты постсоветские заводские ландшафты), ни тем более по-европейски упакованный в целлофан кирпич или загадочный броский контейнер, представляющийся по-английски: «Made in…»