Дело о сгоревших сердцах - Лариса Куницына Страница 2

грозу она вполне могла остаться там, в покоях Элеоноры. И всё же ему было неспокойно. Он представлял её идущей по тёмным улицам, где гуляет насыщенный ледяной влагой ветер, а с неба низвергаются водопады. Она может поскользнуться в шумящем потоке и, упав, удариться головой о камень, или на неё нападут разбойники. Он снова вспомнил об обстоятельствах их знакомства, когда он спас её от ночных грабителей, а она была рада тому, что они не отняли её заработанные нелёгким трудом швеи деньги, хотя всё могло закончиться куда хуже. И вот сейчас она, быть может, снова идёт по улицам в сопровождении промокшей и перепуганной служанки, скользя по мокрой мостовой, а вокруг неё снуют мрачные тени.

Марк покачал головой. Это всё было лишь домыслами, бередившими душу, причём совершенно бесполезными, и всё же он никак не мог избавиться от беспокойства. Его ужасала сама мысль о том, что он может потерять Мадлен, что с ней случится что-то плохое, что-то страшное. В его жизни было много женщин, но ни одна не была ему так бесконечно дорога, как она. Он вдруг подумал, что если б лет десять назад ему сказали, что он станет верным и любящим мужем одной единственной женщины, он, скорее всего, саркастически добавил бы: «Да, а ещё я стану маршалом Сен-Марко!» Тогда и то, и другое казалось ему совершенно невозможным.

Случайно вернувшись воспоминаниями в то время, когда он только стал юным оруженосцем молодого короля Армана, он уже не хотел возвращаться от них к своим тревогам. То были для него счастливые и радостные времена, когда он каждый день находился рядом со своим другом и кумиром, со своим королём, и делал всё, чтоб угодить ему. Он не просто служил, окружая его заботой и исполняя любую прихоть, он сам был ему другом и собеседником, верной, часто безмолвной тенью и защитником, готовым закрыть его собственной грудью. Он пел ему баллады, и порой, переодевшись шутом, веселил его гостей. Когда король влюбился в прекрасную юную Элеонору, он стал для Армана вестником любви и по нескольку раз на дню сновал из дворца в дом её отца и обратно, доставляя ей подарки и любовные послания, а ему — долгожданную весточку в ответ. А потом он нёс шлейф его мантии на свадьбе…

Но эта ночь была слишком недоброй, чтоб Марк мог удержаться на столь безмятежно светлой волне. Он вдруг вспомнил такую же мрачную гостиную в королевском замке, и Армана, так же сидевшего у камина с мрачным взглядом потемневших от тревоги глаз. Он столько лет не вспоминал ту ночь… Впрочем, началось всё это куда раньше. Тогда в Сен-Марко начали происходить страшные убийства молодых девушек. Их кто-то похищал, а потом люди находили на окраинах их изувеченные тела. Все они были небогаты, и сперва никому не было до них дела, но когда количество найденных в сточных канавах тел перевалило за десяток, и по городу поползли жуткие слухи, король уже не мог игнорировать происходящее. Он поручил расследование этих убийств тайной полиции.

В тот вечер к нему явился усталый и хмурый маркиз Арден. Не обращая внимания на сидевшего в стороне с книгой оруженосца, который давно уже воспринимался всеми как тень короля, глава тайной полиции доложил о результатах расследования. Убийцей оказался Робер де Лианкур, молодой, избалованный и невероятно красивый сын коннетабля маркиза де Лианкура, сумевший покорить сердце леди Евлалии и ставший её третьим мужем. Пользуясь её слепой любовью и заступничеством влиятельного отца, он считал себя неуязвимым и полагал, что может безнаказанно творить в городе любые бесчинства.

Подавленное настроение маркиза Ардена было связано с тем, что привлечь к суду мужа герцогини и сына коннетабля было совершенно невозможно. Скандал грозил пошатнуть основы королевской власти, тем более что маркиз де Лианкур возглавлял тогда главенствующую при дворе партию, поддерживавшую реформаторскую деятельность короля.

Закончив доклад, Арден удалился, оставив короля в мрачных раздумьях, и Марк, глядя в те минуты на своего господина, до боли остро ощущал его тревогу. Он слишком хорошо знал молодого де Лианкура, чтоб понимать, что никакие угрозы и уговоры не заставят его прекратить эти кровавые развлечения, однако и ссориться с его суровым отцом, души не чаявшим в сыне, было рискованно. К тому же, погубленные души несчастных девушек взывали к отмщению, и оставить всё как есть Арман не мог. Марк с волнением следил, как тяжелые раздумья отражались на лице короля, он отчаянно искал выход из создавшейся ситуации, и не мог найти, понимая, что справедливость и целесообразность на сей раз не могут быть соблюдены, и любое решение вело к отрицательным результатам.

И, наконец, в какой-то момент Арман устало покачал головой и воскликнул:

— Чёрт бы побрал этого мерзавца де Лианкура! Мало того, что он без конца шляется по злачным местам, ввязывается в скандалы и дуэли, путается с мошенниками и уличными девками, так теперь ещё и это! И как только ему самому удаётся не попасть кому-нибудь на нож, когда он возвращается из очередного притона!

Он вдруг замер и, подняв глаза, в упор взглянул на Марка. Тот, поймав этот взгляд, поднялся с места и, ни слова не сказав, вышел из комнаты. Он вернулся уже под утро и застал короля у того же камина, всё в том же мрачном расположении духа и, подойдя к нему, молча бросил к его ногам окровавленную цепь с шеи кавалера де Лианкура и его расшитый вензелями кошелёк. Арман какое-то время смотрел на лежащие у его ног предметы, а потом, поднявшись, бросил: «Избавься от этого!» и вышел из гостиной.

После, вспоминая ту ночь, Марк часто думал о том, правильно ли он понял тогда взгляд своего короля, был ли это безмолвный приказ или всего лишь случайный взгляд, в котором отразилось смущение от столь жестокого пожелания. Пожалел ли Арман о том, что его слова привели к смерти де Лианкура, а руки его юного оруженосца обагрились кровью? Впрочем, Арману лучше, чем кому-либо другому, было известно, что Марк слишком рано научился убивать, и лишь потому ему удалось дожить до встречи с юным дофином, спасшим его от нищеты и, может, от виселицы, и потому убийство негодяя вряд ли повергло его душу в бездну более мрачную, чем та, где она к тому времени находилась. К тому же Арман уже тогда умел принимать жёсткие решения.

И всё же теперь, сидя у камина, он думал, что мог тогда ошибиться, и тот взгляд Армана вовсе не