Князь Алтайский - Константин Константинович Костин Страница 2

Нет, понятно, что, как и мой собственный Источник, Голос сейчас свернута — то есть из статуи девушки в полный рост, превратилась в статуэтку величиной с «Оскара» — и спит, но я сильно подозреваю, что она и во сне может мне вот такие вот сны насылать.

Наверное.

А вот откуда я знаю, что ЛЮБОЙ Источник как человек выглядит… О, это история долгая и даже немножко страшная…

Помните дневник моего прадедушки Северьяна? Ну, тот, с волчьей головой на обложке? Я еще перед тем, как из Москвы выехать, об этого самого волка палец уколол, тут-то и выяснилось, что все приключения дедушки Северьяна, которые в нем изложены и которыми я по дороге из Мангазеи зачитывался — это так, прикрытие. А все тайны рода Осетровских в нем Тайным Словом закрыты, которое снимается только члена рода. Той капельки хватило. Там и изложено, как прадедушка Источник получил. Бррр, жуть…

— Викентий Георгиевич! — коротко постучав в дверь саней внутрь просунулась бородатая рожа, сбив меня с мысли.

— Чего, Ефим?

Еще одно мое приобретение в коллекцию странных личностей, в добавление к поручику Ржевскому — нет, не шучу, он мой поручик и именно такую фамилию носит — палачу Христофору, старому охотнику Нафане, Мишке-Филину… да мало ли у меня странных личностей? Как посмотреть — так нормальных-то и нету.

Ефим Никифоров, прозванием Медва. Я, кстати, поинтересовался, откуда такое прозвище, ведь медва — это всего-навсего сыта, сладкий напиток из воды с медом. И получил ответ, что он в детстве просто сыту любил, прям не оттащить было, вот и прозвали. Хотя, подозреваю — да нет, практически уверен — что Ефимка свое прозвище получил за то, что к любому человеку может прилипнуть и сладких речей ему в уши напеть. Так, что человек и сам не поймет, как он до того разговорился, что свои самые большие тайны считай постороннему человеку рассказал. Хотя, нет: человек об этом даже не задумается. Очень уж внешность у Медвы благообразная, хоть святого с него пиши.

Ну как, сможете угадать, для каких-таких целей он мне понадобился и что это вообще за специалист? Не гадайте, все равно не поймете.

Ефим-Медва — фальшивомонетчик.

Мне его Настя подсказала, она в свое время на него вышла, только пожалела. Монета, что Ефим в своем подвале чеканил, от царской практически ничем не отличалась, ни составом, ни чеканом… вернее, чеканами — дьяки Разбойного приказа давно уже поняли, что одновременно новые монеты одного чекана могут оказаться в мошне у одного человека только в одном случае: если он сам их и чеканил. Но фальшивомонетчики тоже народ сообразительный, и тоже об этой примете знают, так что не одним чеканом пользуются, да и как состарить их — тоже соображают. А то, знаете ли, никому не хочется, чтобы тебе в горло твои же монеты расплавленными залили: наш царь государь голубиной кротостью не отличается. А пожалела его Настя за то, что Ефимка монеты делал так… как будто игра это для него была. Другие-то свои деньги тратить кидаются, покупки делают, а Ефимка как жил в старенькой избе, так и продолжал жить, разве что раз-другой копейку серебряную изготовит, да на рынок сходит. Вот и пожалела она его, а как узнала, что мне фальшивомонетчик нужен — вспомнила. А у Медвы, подозреваю, уже хвост подгорал, чувствовал он, что на него приказные вышли, а не у всех из них такое сердце доброе, как у моей Настеньки.

— Викентий Георгиевич, узнал я, куда это поход отправился.

Помните, я упомянул, что часть стрельцов своих в Уфе с Аглашенькой оставил? Оно понятно: чтобы мою девочку охраняли, но кто меня самого охранит? А все очень просто — одновременно со мной из Уфы выдвинулся поход, что был направлен аж из самой Москвы. И такой знатный поход, что я, когда его увидел, решил было, что опоздал, и царское войско отправили воевать Алтай. Больше в том направлении вроде и некого. А тут такая силища собрана — чуть ли не тысяча человек, с мушкетами, с пушками! Про чародейный люд я уж и не говорю — на них не написано. Однако, как оказалось, шло это воинство вовсе не на Алтай, а на озеро Иртяш, а с какой целью — то неведомо. По крайней мере, рядовым членам сей экспедиции неведомо, а к руководству было не подступиться. Руководил походом думный дьяк Яков Тимофеевич, мне, как боярину, не по чину было первым к нему подходить — а тот не торопился начать знакомство — а моим людям к такому высокому чину, как думный дьяк, соваться тоже не стоило. Но если и есть такая тайна, которую не сможет узнать пронырливый Ефимка, то это не тайна того самого похода.

— Ну, куда они идут, я и сам знаю.

Не зря же я этому войску на хвост сел, так что маршрут представляю.

— То есть, прости, Викентий Георгиевич, не «куда», а «зачем».

— И зачем же?

Медва оглянулся и снова просунул голову в возок моих саней:

— Золото они идут искать. Нашелся человек, который рассказал, что есть на озере Иртяш гора, где тайком от царя государя золото да серебро копают. Вот войско в поход и двинулось, разузнать, отобрать и под царскую руку забрать.

Интересная информация. Но, как для меня — бесполезная. Не помню я, что там в моем времени на этом озере было. Может, какой-нибудь Златогорск, а может и совершенно другой городок, никакого отношения к золоту не имеющий. Можно, конечно, предложить им мою девочку Ав-ав, чтобы она там прошлась по горам, да посмотрела своим Золотым Словом, да только — не буду. Во-первых, сразу возникнет вопрос, откуда я это разузнал, да не подсыл ли я чей, случайно. А я в подвалах Приказа Тайных дел уже побывал, мне не понравилось. Во-вторых, у них наверняка свои специалисты по поиску золота-серебра имеются, не наугад же они эту золотую гору искать собираются. И в-третьих — такая корова нужна самому. Отберут девчонку и что мне — силой ее отбивать? Мне она самому нужна, то же самое золото-серебро искать,