Когда Боги улыбаются - Анна Велес Страница 20

— Чаша исчезла, — отстраненно продолжил рассказ отец Александр, глядя в ночь лобового стекла. — На следующее же утро. Еще одно чудо. Мальчик, практически лишенный сил, сбежал из-под присмотра и спрятал чашу. А мы… Мы даже боялись спросить его, где. Он был совершенно чужд нам с одной стороны, а с другой…., — он заставил себя улыбнуться. — Могу представить, сколько шуток вы отпустили по поводу мужиков-затворников и их нравов.

Алеку на этом моменте стало несколько неуютно и даже стыдно.

— В монастырь уходят по разным причинам, — продолжал между тем священник несколько суховато. — Но каждый из монахов все же нуждается в обществе. В семье. Мы же люди. И появление этого мальчика… Это как рождение сына в семье. Надо же хоть кого-то любить…И он остался с нами. Хотя мы понимали, что причина не в нашей доброте.

— Чаша не покидала монастыря, ведь так? — уточнил Алек.

— Нет, конечно, — подтвердил архиепископ. — Потому оставался и Егор. Но однажды, когда ему было всего семь, он пришел ко мне и попросил крестить его.

Елена вздрогнула. Алек обеспокоено повернулся к ней. У его дорогой подруги был очень и очень злой взгляд. Какой бывает у людей, потерпевших неожиданное поражение.

Он не разделял ее чувств. Маг просто представил себе серьезного маленького мальчика, живущего с таким огромным грузом на душе. Одного в совершенно чужом мире, к которому его привязал этот проклятый артефакт.

— Ему была нужна защита, — сказал он.

Архиепископ опять развернулся на сиденье всем своим грузным телом и смотрел на Алека… растроганно.

— Спасибо, — искренне поблагодарил он мага. — Да. Я тоже думаю, что это так. И он сам посвятил себя нашему Господу, хотя никогда бы не смог принадлежать ему полностью. А мы и не настаивали. Егор уехал учиться. В университет, потом дальше. Он приезжал, довольно часто. Что и понятно. И с каждым приездом все больше интересовался делами монастыря. А потом вдруг вернулся насовсем и принял постриг.

Некоторое время они все молчали. Павел уверенно вел машину вперед по совершенно темной дороге, где, казалось, снесли все фонари. Архиепископ переживал прошедшее, Елена… в какой-то миг она утратила интерес к рассказу, и теперь полностью погрузилась в себя.

— Чаша, — сказал Алек задумчиво. — Но почему о ней ничего не известно? Ведь нет никаких упоминаний в летописях, нет легенд. С учетом силы этого артефакта…

— Они, конечно, есть, — чуть насмешливо отозвался ФСБшник. — Но не для общего пользования.

Елена издала резкий смешок.

— У вас или у Церкви? — переспросила она.

— У нас, — ответил Павел почти весело. — С некоторых пор. Вернее, с тех самых.

Оба мага понимающе кивнули. Во времена бурного строительства Советского Союза новые власти бурно кинулись уничтожать храмы, рушить религию, которая составляла достойную конкуренцию новой идеологии. А в храмах были архивы… Может, серая толпа, в озверении разбиравшая по камушкам Церковь и расстреливающая священников, и не могла оценить всей важности тайных архивов монастырей и церквей. А вот бравые сотрудники НКВД, среди которых, кстати, было много хорошо образованных людей не совсем чтобы крестьянского происхождения, очень ценили новые знания, доставшиеся им от «врага».

— Чаша Волха упоминается в одной древней летописи, — рассказывал Павел, глядя только на дорогу. Он был бывалым игроком. Он прекрасно представлял, какой ценностью обладает для его спутников информация, которую он сейчас им выдает. И он не очень чтобы и спешил. В конце концов, он тоже хотел получить небольшое удовольствие от этой поездки и реванш перед странной женщиной, сидящей сейчас на заднем сиденье его машины, да и перед ее другом, хотя парень его не так сильно смущал. — Историческая ценность этого списка не велика. Да и сведения в нем отрывочны.

Он не удержался и глянул на Елену в зеркало заднего вида. Естественно, она улыбалась, прекрасно понимая, какую игру он затеял.

— Речь там шла об обрядовой чаше, что хранилась в храме Волха на берегу Волхова, — наигранно скучающим тоном с какими-то чуть злорадными нотками продолжила она за него. — И тут Егор ошибся. Храмом была не давешняя сторожка, где по другой легенде жил старец Назарий. Храм стоял на вершине горы. Где сейчас ремонтируется храм христианский. Политика… Так ведь, отец Александр?

— Ну, — священник больше не выглядел мягким и усталым. Теперь с ними в машине ехал истинный высокий чин Церкви. — Надеюсь, вы лично меня не обвините в том, что много веков назад одна вера вытеснила другую. Да, огнем и мечом. Не спорю. И это факт. И я не могу этого изменить. … И не хочу.

— Что еще? — Елена просто проигнорировала вызов священника. Она вновь смотрела во тьму за окном. Алек прочел некое новое изменение в ее ауре. Нечто уж совсем странное… Будто предчувствие… Или просто знание будущего.

— По легенде, — спокойно продолжал Павел. — Чашу нашли на берегу реки… Ее просто вынесло волной. И… рядом на песке оставались следы…

Он улыбнулся теперь уже почти весело, посылая Елене некий свой вызов. Почти дружеский. Будто передавал эстафету.

В ее ответном взгляде что-то блеснуло. Нечто удивительное, яркое, эмоциональное… и детское. Как у пятилетней крохи, увидевшей кролика, которого вытянул из шляпы фокусник.

— Неужели только легенда, — с сожалением прокомментировал Алек. Он тоже, как и Елена испытал некоторое почти священное чувство соприкосновения с чудом. — Следы… Огромных когтистых лап? Речной Змей? Волх?

Оба мужчины на передних сиденьях машины переглянулись. Впервые за эту странную ночь. Удивленно и чуть испуганно. Эта странная женщина, с ее пугающей силой, этот маг, так легко разделивший ее негласное правление в этом маленьком мирке — как они могли поверить. Сразу. Беспрекословно. Окончательно. Или… Не могут же эти двое странных людей знать? Через столько веков?

— А ведь иногда боги еще ходят по земле, — вникуда сказала Елена. Как всегда отвечая на чужие мысли, в которые заглянула без спроса. Но это была первая фраза, когда в ее голосе проскользнули знакомые, человеческие ноты. И Алек опять услышал в ее словах и нечто большее. Пугающе большее.

Так же хорошо понял ее и священник. Он принял это за обещание. И смирился. Почти… Настолько, насколько вообще мог бы смириться. С