Ширли Мерфи - Кот играет с огнем Страница 20

— Копы видят всё.

— Он не коп, он жулик. Он не…

— Он коп, хороший или плохой – неважно. Уймись, дождёмся его ухода.

Дульси прохаживалась среди сгоревших обломков и раздражённо трогала лапкой кучки пепла, принюхиваясь к сгоревшим деревяшкам и покорёженному металлу. Полицейские уже осмотрели здесь каждый дюйм, упаковали каждую щепку, которая могла хоть чем-нибудь оказаться полезной; иногда они даже просеивали горелую труху через марлю. Сгоревшие газовые баллоны и шланги забрали. Дульси полагала, что их тоже отвезли в лабораторию. Местная газета писала, что в большей части своих расследований полиция Молена-Пойнт пользуется услугами окружной лаборатории. Со скульптуры прыгающей рыбы, сильно пострадавшей от пожара, сняли отпечатки пальцев; затем её увез на хранение агент Джанет. Полицейский фотограф отщёлкал не меньше дюжины пленок, должно быть, запечатлев всё, что было размером больше кошачьей шерстинки.

Дульси осторожно приблизилась к дыре в центре усыпанной мусором плиты, откуда лестница вела вниз, в квартиру. Ступени под слоем пепла и горелых ошметков были обуглены и поедены огнём; верх бетонной стены почернел. Нижняя часть лестницы осталась относительно нетронутой, дверь почти не закоптилась. Дульси уже обследовала пространство внизу и не обнаружила ничего интересного. Теперь же, когда она повернулась, чтобы отойти, что-то острое вонзилось ей в лапу, причинив резкую жгучую боль. Мяукнув, она затрясла пострадавшей конечностью.

Из подушечки торчала закопченная чертежная кнопка с клочком обгоревшего холста. Острие впилось глубоко, и, когда Дульси извлекла кнопку зубами, из ранки выступила кровь.

Дульси облизала лапку, разглядывая кнопку и сантиметровый обрывок полотна, — всё, что осталось от одной из картин Джанет, жалкие кусочки сгоревшей ткани и металла. Дульси сбросила их вниз и сиротливо прижалась к Джо, горюя по Джанет.

Этим летом Дульси впервые открыла для себя богатства человеческого мира: музыку, живопись, драматургию. Обнаружив галерею Аронсон, кошка пришла в такой восторг, что отправилась прямиком туда. В галерее были выставлены пейзажи Джанет – дюжина громадных полотен, таких же выразительных, как та картина, что висела в гостиной у Вильмы.

Народу в галерее было немного, но все были так увлечены созерцанием картин и разговорами с Сесили, что на Дульси никто не обратил внимания. Пробираясь среди угловатых перегородок, она старалась не попасться на глаза и неотрывно глядела на роскошные пейзажи, полные воздуха и ветра. Один из посетителей застал её за этим занятием: «Посмотрите на эту киску, она, оказывается, любительница искусства!» Остальные тоже обернулись, и галерея наполнилась хохотом. Дульси сбежала, напуганная и смущенная.

Долгое время кошка не решалась снова зайти в галерею, однако нередко запрыгивала на низкий подоконник и лежала там, притворяясь, что дремлет, а сама восхищённо разглядывала картины. Странно, эти полотна вызывали у Дульси такой же восторг, как вещи из яркого шёлка и бархата, которые она любила таскать из чужих домов. До нынешнего лета мелкое воровство было единственной её слабостью; кошка и представить себе не могла, что существует ещё что-нибудь столь же увлекательное и волнующее.

В своих воровских наклонностях Дульси была не одинока. У Вильмы хранилась целая подшивка статей о таком поведении кошек. Некоторые из них таскали вещи из своего же дома: авторучки, заколки для волос; другие предпочитали поживиться у соседей, как Дульси. Хозяева воришек утверждали, что подобные замашки их питомцев – признак более высокого интеллекта. Может, так оно и было. Но единственное, что наверняка знала Дульси, — с самого детства она питала страсть к вещам и поэтому воровала их. Ей не было ещё и шести месяцев, когда она самостоятельно выучилась подпрыгивать и срывать развешанные для просушки самые яркие и шелковистые вещички, даже если они были закреплены прищепками. Она выучилась открывать незапертые двери соседских домов и могла справиться практически с любой дверной ручкой. Забравшись в дом, Дульси прямиком направлялась в хозяйскую спальню, конечно, если в семье не было девочки-подростка, чья комната для кошки представляла ещё больший интерес. О, эти атласные ночные рубашечки, шелковые чулочки и маленькие кружевные лифчики! Унося добытые сокровища домой, Дульси прятала их под шкафом или диваном, ложилась на них и самозабвенно мурлыкала. Когда Вильма обнаруживала похищенное, Дульси ужасно огорчалась, но виду никогда не показывала.

Джо ткнул её носом.

— Он уходит. Дневника у него нет. Из карманов ничего не выпирает.

Действительно, форменная рубашка и брюки обтягивали тело Мэррита как вторая кожа.

Бум, бум, бум. Бетонная плита под кошачьими лапами задрожала – Мэррит приколачивал на место фанеру. Как только полицейский ушёл, кошки спорхнули вниз и снова принялись за начатый Дульси подкоп, выковыривая обугленные кусочки двери. Наконец Дульси скользнула в получившуюся дыру, поспешно втянув за собой хвост, хотя поблизости не было никого, кто мог бы в него вцепиться. Однако она всегда чувствовала себя невыносимо беспомощной, когда её хвост оставался незащищенным. У Джо с его коротким огрызком такой проблемы не было.

Несмотря на яркое солнце снаружи, большая часть комнаты была погружена во мрак. Лишь сквозь опущенные жалюзи пробивались полоски ослепительных лучей, подсвечивая «изморозь» из пепла и пыли, которая покрывала выложенный мексиканской плиткой пол. Большая гостиная, должно быть, раньше выглядела чрезвычайно элегантно, но дым и стекавшая сверху вода оставили грязные разводы на белом диване, белых кожаных стульях, белых стенах и белом ковре. Пол был очень холодным, но когда Джо ступил на толстый ковер, чтобы погреть лапы, он тут же отскочил: ковер был насквозь пропитан затхлой стоялой водой.

В пыли остались отпечатки ботинок Мэррита, они вели в кухню и обратно, к дивану и стульям – видимо, полицейский искал дневник под подушками и сиденьями. На стене, где до пожара висели картины Джанет, остались шесть белых прямоугольников; торчащие из стены крюки напоминали гигантских черных кузнечиков.

В газете писали, что картины были сняты и отправлены на хранение к агенту Джанет. Джо не слишком разбирался в искусстве, однако понимал рыночную стоимость этих полотен. По словам местной газеты, каждая из сорока шести картин, уничтоженных огнём, стоила от двадцати до тридцати тысяч долларов. Так что в целом выходила кругленькая сумма в миллион баксов.

Джо наблюдал, как Дульси обнюхала отсыревшие стулья и диван, потом запрыгнула на столешницу кухонной панели, чтобы заглянуть в шкафчики. На полу кухни стояли плошки с сухим кошачьим кормом и водой; и то, и другое покрылось грязной пеной пепла и пыли. Неудивительно, ведь после пожара к плошкам никто не прикасался. Да никто бы и не смог, поскольку у Джанет не было кошачьей дверки.