Сергей Лексутов - Игра в голос по-курайски Страница 20

Насаживая налима на кукан, Мотька весело крикнул:

— А у тебя получается… Ты только матери не говори, что топором рыбу глушил, а то ее кондрашка хватит…

Павел с Мотькой набили по десятку рыбин, и пошли домой напрямик по пойме. Пока шли, Павла не отпускало какое-то тревожное чувство, будто забыл что-то важное, или потерял какую-то дорогую вещь.

Матери дома не оказалось, Павел не стал раздеваться. Свалив рыбу в таз, снова вышел на улицу, зачем-то пошел на берег. Было довольно холодно, пронзительный ветерок тянул с верховьев Оленгуя. Огромное солнце, красное, слегка сплюснутое, перечеркнутое длинным и узким, как меч, облаком, опускалось в глубокий промежуток между двумя сопками, возвышающимися за рекой. На темную воду Оленгуя вдруг лег красный отсвет, будто призрачный кровавый ручей протек поперек широкой дороги. Обморочной, свинцовой тяжестью на Павла вдруг навалился непонятный ужас, смертной тоской сдавило сердце. Он понимал, что надо идти скорее домой, к теплой печке, но не мог сдвинуться с места, тем более повернуться спиной к этому страшному красному закату.

Только когда солнце почти скрылось за сопками, ему удалось пересилить себя, и он кинулся бежать вверх по откосу. Справа чернел забор, он закрыл от Павла закат, но от этого почему-то стало еще страшнее; сам забор, казалось, источал ужас. Павел вдруг заметил, как от калитки своего дома ему энергично машет руками Дутик. С облегчением переведя дух, Павел подошел к Дутику, спросил:

— Че надо?

— Пойдем, че-то покажу… — таинственно прошептал Дутик и торопливо нырнул в калитку.

Павел пошел за ним, Дутик уже манил его из приоткрытой двери сеней. Пройдя через темные сени, Павел оказался на кухне, в которой воняло прокисшими щами, самогонкой, чем-то еще, не менее противным, и тут прямо ему в грудь уперлись вороненые стволы охотничьей двустволки. Только что пережитый ужас навалился с новой силой. Видимо это отразилось на его лице, потому что Дутик захохотал, как бы выдавливая из себя смех, весело крикнул:

— Трус! Она же не заряженная!

Наверное, Господь Бог заставил Павла вскинуть руку и резко оттолкнуть стволы в сторону, сейчас же грохот сорвался, казалось, со всех сторон, будто на голову разом обрушилась крыша, стало нечем дышать от порохового дыма, воняющего тухлыми яйцами. Когда Павел открыл глаза, тусклая лампочка еле-еле проглядывала сквозь дымную пелену. Однако дым клубился больше под потолком, в метре над полом его уже не было; на полу, у стены, видимо отброшенный отдачей, сидел Дутик прижимая к груди двустволку, на совершенно белом лице страшно выделялись абсолютно черные, будто ружейные дула, глаза.

Еле-еле переставляя ватные ноги, Павел развернулся к двери, два заряда картечи почти перерубили дверной кося, остро торчала желтая древесная щепа. На воздухе Павел немного пришел в себя, руки затряслись, задрожали и подогнулись колени, как деревянный Буратино на ниточках из недавно виденного фильма, он прошагал к калитке, буквально выпал на улицу, а как оказался дома уже не помнил…

Павел сидел на постели и напряженно размышлял над посланным ему предостережением. А то, что это предостережение, он не сомневался. Таких совпадений не бывает. За его жизнь ему раза четыре грозила смертельная опасность, и всякий раз перед этим испытывал точно такой же, как сегодня безотчетный ужас. Но что может грозить маленькому человеку? Он не бизнесмен, не политик, не банкир… Кому он нужен?!

Тут пришла с кухни Ольга, сладко потянулась, спросила:

— Чего не спишь?

— Тебя жду… — шепнул Павел, растягиваясь на мягкой перине.

Ольга быстро разделась, потянула из-под подушки ночную рубашку. Она всегда клала рубашку в изголовье кровати, когда утром одевалась. Павел перехватил рубашку, шепнул:

— Не одевай…

Ольга Холодно проговорила:

— Паша, спи. Ты сегодня устал…

— У меня ноги устали, а все остальное в порядке… — уныло протянул Павел, уже зная, чем все это может закончиться.

Чем больше он будет настаивать. Тем тверже Ольга будет стоять на своем. В нем уже поднималось глухое раздражение, если дать ему волю, то полночи без сна гарантировано. Потом Ольга дня два будет равнодушно-участливой, а Павлу будет гнусно и мерзко, и будет преследовать ощущение, будто отобрал у ребенка конфетку.

С трудом подавив раздражение, он резко отвернулся к стене, расслабился и постарался заснуть. Он всегда засыпал трудно, по долгу лежа без сна, а тут вдруг провалился, будто в колодец.

Когда он проснулся утром, Ольги уже не было, Анна Сергеевна чистила грибы на кухне, Денис был в школе. Павел попил воды, вернулся в комнату, достал из шифоньера продолговатый сундучок, открыл его, вытащил свое старенькое, обшарпанное одноствольное ружьецо, собрал, несколько раз приложился, целясь в лампочку, вздохнул тяжко. Эх, сейчас бы за рябчиками с подхода, на лесной дороге; любят они в это время бродить по заросшим травой лесным дорогам, по которым ездят не чаще трех раз в год. А потом на косачей, с чучелами. А был бы жив Вагай, можно тоже с подхода… Вагай мастерски умел выгонять косачей под выстрел.

Павел отложил ружье, завел руку за спину, потрогал поясницу. Черт ее знает?.. Кость торчит по-прежнему, но травма уже год или два особо не тревожит, по крайней мере, давно не было болей, от которых выть хотелось, и ноги немели. Но, кто знает?.. А ну как в тайге опять разыграется…

Мрачно насупившись, он разобрал ружье, уложил в сундучок, и пошел завтракать. Сегодня предстояло идти на дежурство, а перед дежурством он хотел как следует поработать за пишущей машинкой.

Глава 2

В охотку поработав за пишущей машинкой до трех часов, Павел пообедал и пошел на дежурство.

Бассейн еще не работал, только-только закончился ремонт. Павел послонялся часок по пустому, гулкому зданию, потом запер служебный вход на замок, сунул ключ в тайничок на хоздворе, и отправился на собрание литобъединения. Механик смотрел сквозь пальцы на то, что ночные дежурные слесаря не ночевали в бассейне, когда тот не работал, так что возвращаться на работу у Павла не было необходимости, и сразу после собрания можно было пойти домой, либо закатиться к Люське на всю ночь…

Собравшееся после летних каникул литобъединение не проявляло ни малейшего желания предаться решению творческих вопросов: в полном составе курило в курилке Союза писателей и решало вопрос, куда бы пойти, где можно провести время с большей приятностью. Тем более что опять отсутствовал руководитель. Когда-то руководителю литобъединения выплачивалась зарплата, но теперь, после того, как Союз писателей стал простой общественной организацией, деньги на зарплату перестали поступать из бюджета, а на общественных началах убивать время на молодежь маститые писатели не очень-то рвались. Слава Богу, хоть позволяли собираться в помещении Союза. До начала буйства гласности собирались в редакции городской молодежной газеты, в которой работал литсотрудником тогдашний руководитель литобъединения. В то время в городе даже были два литобъединения: при газете, и при Союзе писателей. Они конкурировали, и где-то даже, по большому счету, враждовали. Но потом Союз писателей поставил вопрос ребром, отказал в приеме в Союз писателей руководителю литобъединения, — просто, на выборах забаллотировали, — всего лишь одним голосом «против». На том основании, что руководить литобъединением должен член Союза писателей, ставку руководителя отобрали, а литобъединенцам предложили перейти в объединение при Союзе писателей. В то время все были жутко политизированы, накал борьбы достиг взрывоопасной черты, что и вылилось в общегородской митинг в защиту гласности и перестройки.