Хитрая затея - Михаил Иванович Казьмин Страница 21

— Помню, конечно, — кратко ответил я.

— Вот, собственно, с той самою его сестрою крайне неприятная история вышла… Вы не могли бы с поручиком поговорить, Алексей Филиппович? Честно сказать, я даже более за себя прошу, нежели за него, уж больно его расстройство на службе сказывается.

Ну, у меня-то воспоминания об истории с сестрой Фильцева были иные, я тот случай считал более дурацким, чем неприятным, но вовремя сообразил, что на этот раз, судя по всему, речь пойдёт о какой-то совсем другой истории, и согласился. От присутствия при нашем с поручиком разговоре Генрих Арнольдович уклонился, не иначе, чтобы не смущать подчинённого, и предоставил нам для беседы небольшую комнатку в первом этаже.

Что выглядел поручик Фильцев нездоровым, заметно было ещё за обедом, сейчас же я готов был посчитать, что он находился на грани нервного срыва, уж не знаю, как такое называет здешняя медицина. И с самого начала нашего разговора я увидел, что в таком состоянии поручик действительно к полноценному исполнению служебных обязанностей непригоден. Он и изложить мне свою беду толком не мог, пришлось мне обкладывать его наводящими вопросами, чтобы хоть что-то уяснить. Но вот когда уяснил… Да уж, и правда, беда.

Сестра поручика Фильцева, Антонина Георгиевна Ташлина, та самая, про которую газеты когда-то писали, будто она застрелила из карабина моей системы забравшегося в дом вора, безвестно пропала. Я сразу же вспомнил пропажу Петра Бабурова, но картина, которую мне кое-как удалось воссоздать из ответов поручика, выглядела совсем по-другому…

Через седмицу после того, как мы со старшим губным приставом Шаболдиным последний раз обсуждали историю с гибелью в доме Ташлиных незадачливого вора, супруги Ташлины не в шутку поссорились, и Антонина Георгиевна, наговорив мужу обидных слов, уехала в имение. Прошёл месяц с небольшим, приказной советник Палаты государева двора Евгений Павлович Ташлин по супруге соскучился и написал ей примирительное письмо, прося и требуя вернуться в семейное гнездо. В ответ он получил письмо от управляющего, в коем тот писал, что госпожа в имении не появлялась вообще, после чего незамедлительно обратился в губной сыск, заявив об исчезновении супруги неведомо куда и требуя принять все меры к её скорейшему розыску. К настоящему времени, однако, разыскать Антонину Ташлину живою или мёртвою так и не удалось.

— Погодите, Владимир Георгиевич, — я пребывал в крайнем недоумении, — вы хотите сказать, что месяц назад Ташлин заявил о пропаже жены и за это время ни сам он, ни губные не обратились к монахам с прошением о молитвенном розыскании?!

— Н-не знаю, — растерянно ответил Фильцев.

— Так узнайте! — кажется, я сказал это чуть резче, чем следовало, поэтому сбавил тон и продолжил: — Только не у Евгения Павловича узнайте, а у губных. Если он подавал на молитвенное розыскание, не поставив их в известность, они всё равно знать будут.

— Прошу простить, Алексей Филиппович, а монахи правда смогут найти Антонину? — без особой уверенности спросил поручик.

— Прежде всего, они установят, жива ваша сестра или нет, — понимаю, что большой надежды мои слова Фильцеву не давали, но лучше будет, если он узнает хорошую новость, будучи готовым к плохой, нежели наоборот. — Если нет, узнают, где тело.

— А если жива? — встрепенулся поручик.

— Не знаю, уж простите, Владимир Георгиевич. Такого опыта у меня не было, — признал я. — Но обратиться к монахам следует непременно.

— Благодарю, Алексей Филиппович, — поручик аж подтянулся. — Я обязательно так и сделаю.

Я вернулся к генералу, кратко обрисовал ему состояние его порученца и настоятельно посоветовал к губным для розыскных дел Фильцева отпускать, в остальном же загрузить его по службе, отнюдь не давая расслабляться.

— Боюсь, Генрих Арнольдович, если у Владимира Георгиевича будет избыток досуга, поручик начнёт искать утешения в бутылке или ещё какую глупость выкинет, — пояснил я.

— А вы, Алексей Филиппович, разве не поможете поручику в его беде? — хм, кажется, кто-то кого-то не так понял. Пришлось объяснять генералу, что в епархию губного сыска я до сих пор вторгался либо по поручению государя, либо, имея знакомства среди губных приставов, но именно в той губной управе, что занимается розыском Ташлиной, я не знаком ни с кем. Видя неудовольствие Генриха Арнольдовича, я слегка отработал назад и предложил ему устроить так, чтобы поручик делился со мной всеми новостями о ходе розыска и я мог давать ему полезные советы относительно взаимодействия с губными. Генерала такое вроде бы устроило, на том я и откланялся, понадеявшись, что отношения мои с Генрихом Арнольдовичем не испортятся.

И уже по дороге домой подумал: интересно, об этом ли говорило моё предвидение перед отъездом из Александрова в Москву? Если так, надо ждать необычных новостей…

Глава 9. Предложение, от которого нельзя отказаться

Уж как у Смолина получилось совместить торжественность в голосе с растерянностью на лице, Бог его знает. Но — получилось.

— Алексей Филиппович, к вам его высочество царевич Леонид Васильевич! — возгласил он.

— Просите немедля! — только и оставалось мне сказать, выбираясь из-за стола.

С царевичем Леонидом я познакомился, когда мы в прошлом году открывали в Москве оружейный магазин. Возникла тогда у меня мыслишка устроить торжественное разрезание красной ленточки, вот и привлёк к этому самого известного нашего пайщика. Потом на банкете у Деливиретта мы как-то разговорились, вызвав друг у друга обоюдный интерес, и после ещё несколько раз встречались, по тем же оружейным делам. Можно даже сказать, что с Леонидом Васильевичем мы подружились, насколько оно было возможно при наших нечастых встречах, царевич был гостем на нашей с Варенькой свадьбе, но вот так, без предварительной договорённости, посетил меня впервые.

— Счастлив приветствовать вас в своём доме, Леонид Васильевич!

— Здравствуйте, Алексей Филиппович!

— Так, — я повернулся к Смолину, слегка обалдевшему от того, что я не титуловал царевича высочеством, — посетителей, если будут, посадите ожидать в гостиной, о приходе Варвары Дмитриевны прежде доложите мне. Нам подать… — я сделал паузу, которую и заполнил царевич:

— Красного вина!

— …красного вина. Всё.

— Что пишешь? — кивнул царевич на разложенные на моём столе бумаги, едва мы заняли места за вторым, приставным, столом.