Моя карма - Валерий Георгиевич Анишкин Страница 21

В зале царил полумрак, и я отчётливо видел только сцену, на которой стояли и сидели на простых конторских стульях артисты. С трудом я разглядел человека, сидевшего где-то в третьем или четвёртом ряду партера с пачкой листов бумаги в руках, очевидно, пьесой, как раз напротив двери, в которую я вошел.

— Вам кого? — спросил мужчина. Теперь голос его звучал нетерпеливо. Репетиция прервалась, и артисты стояли в ожидании команды продолжать.

— Я хочу записаться в драмкружок, — торопливо сказал я и почувствовал, что робею. Мои глаза привыкли к полумраку, и теперь я смог рассмотреть режиссёра или руководителя. Он выглядел импозантно, крупные черты лица на львиной голове, пропорциональной массивному телу, предполагали благородство и великодушие.

С минуту режиссёр разглядывал меня.

— Ну-ка, ну-ка! — сказал он наконец. — Поднимитесь-ка на сцену. — Да снимите плащ.

Я повесил плащ на спинку кресла и поднялся по ступенькам на сцену. Теперь на меня с любопытством смотрело несколько пар глаз, отчего я совершенно смешался.

— Ну, чем не Севастьянов? А? — воскликнул режиссёр.

— А что, Борис Михалыч, похож, — оглядев меня как девку на выданье, согласился смуглый черноволосый красавец из состава артистов.

— Арсен, ну-ка дай молодому человеку текст с ролью Севастьянова, пусть прочтёт что-нибудь. Давай с первого его выхода. Варя, Сергей, дайте ему реплики. Вы «входите… Да, как вас зовут?

— Владимир, — ответил я.

— Так вот, Володя, представьте военный городок. Лето. К вашему товарищу, лётчику Сергею Луконину, приезжает невеста Варя. Вы приходите на квартиру к Луконину и впервые видите его невесту. Она вам нравится, вы стесняетесь и даже находитесь в некотором замешательстве… Всем десять минут отдыха. вы, Володя, знакомитесь с текстом.

Всё это Дмитрий Михайлович проговорил по-режиссёрски властно, не допускающим возражения тоном, будто я уже сто лет принадлежу к труппе его самодеятельных артистов, которые благоговейно внимают ему и готовы выполнить любое указание.

Через десять минут я «входил» в комнату главного героя пьесы.

Я. Можно?

Сергей. Входи, Севастьяныч, знакомься!

Я. Севастьянов.

Варя. Варя.

— Здороваешься с Аркадием и смотришь на Варю, — подсказывает режиссёр.

Варя. Ну, что вы на меня так смотрите?

— А он на тебя, Лен, никак не смотрит, — то ли удивляется, то ли хочет сказать, что не понимает, как так можно, и машет рукой, что, очевидно, означает полную безнадёжность, режиссёр, но я после короткой заминки продолжаю:

Я. Вот вы какая.

Варя. Что, не нравлюсь?

Я. Нет, что вы, я только хотел сказать, что вы мне рисовались совсем в другом облике.

— Вы смущены, вы не знаете, куда девать руки от смущения. (Это режиссёр).

«Какие руки? У меня роль в руках», — мелькает в моей голове.

Варя. В каком же другом облике?

Я. Сергей Ильич мне сказал, что вы актриса, и я вас рисовал себе несколько солидней и почему-то брюнеткой. Приехали играть в наш театр?

— Ну что так постно? Ну, хоть какое-то выражение лица сыграйте, — недовольно выговаривает режиссёр.

Варя. Да, и четырех ребят с собой притащила, скоро приедут.

Я. Какой больше репертуар предполагаете играть, современный или классический?

— Стоп… Совершенно бездарно, — дал, наконец, оценку моему дебюту режиссер. Подумал и решил: — Хотя для первого раза, может, и сойдет… Главное, молодой человек не шепелявит и не заикается.

Все засмеялись, а я растерянно стоял с листками роли, красный как бурак и совершенно убитый.

— А чего вы такой зажатый? — недовольно продолжал режиссёр. — На сцене, конечно, впервые?

Я стоял на сцене с унылым и потерянным видом и молча смотрел в зал на едва различимое в полумраке лицо режиссёра.

Борис Михайлович заметил моё подавленное состояние и уже мягче добавил:

— Ну, ничего-ничего, не боги горшки обжигают. Между прочим, ваш герой Севастьянов как раз очень застенчивый человек. Вы пьесу Симонова «Парень из нашего города» знаете?

— Смотрел фильм с Крючковым.

— Ну вот, а мы ставим пьесу. Вы будете играть Севастьянова. Только вы, голубчик, уж теперь приходите, а то у нас Севастьянова нет. А к сцене привыкнете. Здесь у нас только один профессионал, Арсен, а так — все любители. Так что, не робейте…

Я, конечно, пришёл.

С артистами я скоро не то чтобы подружился, но стал чувствовать в их среде более-менее свободно. Это были творческие люди. Все любили искусство, тянулись к прекрасному, и театр оказался для многих если не профессией, то занятием, ставшим более привлекательной частью жизни и отдыхом от повседневного, часто неустроенного быта.

— Иначе обыденность заест, — сказала как-то Лена, которая играла роль Вари, и пояснила: — Хотела стать настоящей актрисой, но не получилось, так что театр для меня — отдушина.

— А вы, Лена, стали настоящей актрисой, — возразил Дмитрий Михайлович, придавая бодрость своему голосу, — и играете не хуже некоторых профессионалов, которых я знаю.

Тем не менее, Лена работала секретарём-машинисткой в одной из контор, которых в городе насчитывалось много.

И другие артисты работали в разных сферах. Главного героя, Сергея Луконина, играл экскаваторшик Михаил, Нина Семёновна — в пьесе преподаватель французского Сюлли — работала экономистом, а Аркадия Бурмина, брата Вари, играл мой коллега, учитель Николай Тихонович.

И только Арсен учился в Университете на факультете культуры и искусств и готовился стать режиссёром. Для Арсена народный театр был хорошей практикой для его будущей профессии. Но в любом случае, театр, как сказал однажды наш режиссёр, — это чудо, где люди избавляются от проблем и нервных потрясений.

— Влияние искусства на развитие личности невозможно оценить, — убеждал нас Борис Михайлович. — Широкий кругозор, который вы приобретаете здесь никогда не помешает ни в вашей жизни, ни в работе, где бы то ни было. А главное — сцена повышает уверенность в себе.

Уверенность в себе — этого мне как раз и не хватало…

Репетиции шли почти каждый день, потому что директор клуба требовал выпустить спектакль к празднику 7 Ноября. У меня что-то получалось, что-то не получалось, но, в общем, я сам чувствовал, что в артисты не гожусь. У меня не было той раскованности, а, может быть, и некоторой наглости, которой должен обладать артист, и я, например, не умел вовремя рассмеяться, выразить удивление, гнев или испуг. По этому поводу Арсен сказал, что актёрское мастерство невозможно постичь без правильной мимики лица и что для этого существуют специальные упражнения, уроки и тренинги. Он принёс мне учебник, из которого я вынес понятие о том, что обычная улыбка означает дружеский настрой, искривлённая улыбка свидетельствует о нервозности, улыбка без подъёма века является знаком неискренности, а улыбка в отсутствии моргания сопряжена с угрозой и так далее. Из