Нити ярче серебра - Кика Хатзопулу Страница 22

Он не сказал об этом, но Ио знала.

Он выудил у Авы информацию об их с Нико местоположении и уже был на пути к Докам, когда почувствовал странное шевеление в груди. Чутье, решил он, потому что, в отличие от Ио, понятия не имел, что их связывает. Он проследовал за ней к бойцовскому притону, наткнулся на обезумевшего от тревоги Нико, а затем услышал крики Горацио, побежал на них и нашел Ио – задыхающуюся в грязи под коленом духа. Нико выстрелил в воздух – слава богам, у него все еще был револьвер, – и дух рассеялся. Эдей отправил Нико предупредить Бьянку о новом духе и привел Ио в свою квартиру. Он не дал ей и шанса отказаться, буквально силой притащив в безопасное место.

Теперь она сидела на полу в его гостиной, приняв душ и надев теплую одежду его девушки, пока ее собственные вещи сушились. На низеньком столике перед ней стоял великолепный чайный сервиз, и поднимающийся из заварника пар наполнял комнату сладким ароматом. «Кошари шай из Суми, – сказал Эдей, когда заваривал его. – Я добавил несколько листьев мяты». Теперь же он ритмично орудовал ножом возле столешницы – готовил ей ужин. Эдей Руна, ее судьба, готовил ей ужин!

– Ты ешь острое? – спросил он через плечо.

– Я ем всё, – ответила Ио.

Ей нравились не все блюда, но ела она всё. Опустив подбородок на колени и то и дело пробегая пальцами по мокрым волосам, Ио наблюдала, как он режет, перемешивает и накладывает продукты в сковороду. Правой рукой он двигал с осторожностью.

– Как твое плечо?

– Нормально. Болит, но терпимо.

Этот ответ мог бы стать кратким описанием их жизни. На языке у Ио вертелись сотни фраз: «Ты сказал Нико присмотреть за мной», «Ты пришел в Доки», «У тебя сработало чутье, но на самом деле это не чутье», «Мы связаны нитью судьбы. Вот что ты почувствовал». Но как же самонадеянно с ее стороны было бы заговорить об этом, находясь в его квартире, где он живет со своей девушкой, и будучи одетой в ее шерстяную кофту. Ио и так чувствовала себя подлой из-за того, что эта нить вообще существовала – до сих пор существует, хотя она уже много лет знала, что самым верным решением будет перерезать ее.

Вместо этого она сказала:

– Мне очень жаль. Это моя вина.

– Разве это ты направила на меня пистолет и нажала на спусковой крючок? – Эдей прислонился к столешнице и поднял брови. – Значит, это не твоя вина.

Ио едва не издала восторженный вздох. Боги, как он прекрасен. Темные брови, скулы, о которые можно порезаться, тень щетины на щеках. На нем была мягкая рубашка, слишком свободная в груди, и не было обуви. Видеть его в носках без обуви почему-то показалось Ио интимным. Ее щеки запылали.

На какое-то время воцарилось молчание. Ио изучала квартиру: разноцветные коврики, низкий стол и плюшевые подушки, занавес из бисера, за которым, как она предположила, находилась спальня. Квартира была полностью оформлена в сумазийском стиле, что показалось Ио удивительным: цены на импортную мебель и ткани были высокими. Им наверняка пришлось копить деньги несколько месяцев. Но оно того стоило – теперь у них был маленький кусочек дома вдали от родины.

На полке прямо напротив Ио были аккуратно расставлены по размеру около дюжины фигурок пчел – из стекла, глины или камня. Большинство из них окрашены в яркие цвета, но одна пара была вырезана из дерева и выглядела потертой – от старости.

Эдей, проследив за ее взглядом, объяснил:

– Когда я был маленьким, я думал, что медоносные пчелы – мифические существа. Девы Ра, несущие удачу и процветание, как гласит легенда. В Суми пчелы практически вымерли. Впервые я увидел настоящую пчелу в свою первую весну в Аланте и едва не упал в обморок. Я был уверен, что так Ра предупреждает меня о том, что его брат Осирис, бог смерти, идет за мной, чтобы забрать меня в Дуат. Самия тогда чуть не умерла от смеха. С тех пор она постоянно дарит мне пчел.

Ио представила его розовощеким, без шрамов, в мягкой льняной одежде – не истерзанным жизнью в Аланте.

– Дуат? – спросила она.

– Загробный мир в преданиях сумази. То, что алантийцы называют подземным царством. – Он шумно выдохнул и добавил: – Слышал бы мой отец, что я их сравниваю, наверняка пришел бы в ярость. Но мне кажется, что у всех легенд одинаковые корни. В вашем подземном царстве шесть рек – у нас двенадцать провинций. У вас ворота охраняет Цербер – у нас за ними следит Апоп. И там и там душа попадает туда, чтобы обрести покой.

– Между инорожденными из разных культур по всему миру тоже есть сходства. Рожденные мойрами могут видеть нити судьбы, как и рожденные норнами в Йорре. Рожденные асклепиями контролируют здоровье, как и рожденные горами сумази, – сказала Ио.

– Когда мы приехали в Аланте, дама из отдела иммиграции настаивала на том, чтобы записать Самию как рожденную асклепием, а не гором. Сказала нам, что это поможет ей найти работу. «По сути, это одно и то же, – сказала она, – но алантийцам местное название нравится больше».

Ио хотела продолжить разговор, но сомневалась, какие вопросы будет уместным задать. Она осторожно начала:

– А почему твой отец пришел бы в ярость?

Эдей облокотился на столешницу и ответил шепотом:

– Он против смешения. Считает, что культуры должны существовать раздельно, а инорожденные – оставаться в своих родных городах-государствах. Говорит, что боги наказывают перебежчиков, забирая их силы.

– Он инорожденный?

– Нет. Он сепаратист, – отрезал Эдей.

Спустя некоторое время после заключения Соглашения о родстве, когда были установлены гражданские права инорожденных, жители начали мигрировать из городов-государств в поисках лучшей жизни. В то же время мир накрыла волна консерватизма: некоторые, в том числе и отец Эдея, верили, что инорожденные не должны покидать своих городов, чтобы служить лишь тем богам, которые даровали им силы. Это называлось сепаратизмом.

– Убеждения моего отца, – продолжил Эдей, – одна из причин, по которым мы покинули Суми. Его секта хотела, чтобы Самия прекратила делать аборты. Она отказалась.

– Очень смело с ее стороны.

– Да, но… через некоторое время ее семья начала получать угрозы. В итоге все настолько усугубилось, что нам пришлось уехать из Суми. – Его взгляд стал печальным, но затем губы изогнулись в мягкой улыбке. – Что ж, по крайней мере, благодаря изгнанию я познакомился с маленькими жужжащими существами из легенд.

Сердце Ио растаяло от его прекрасного лица, его прекрасных слов, его улыбки, которая мелькнула, словно звездный свет, пробившийся сквозь бушующий ночной шторм. Ей захотелось подойти к нему и взять за подбородок, чтобы его губы встретились с ее губами…

Эта мысль поразила ее. Не столько ее интимность, сколько легкость, с которой она пришла ей в голову. Как будто она долгое время сидела на задворках разума Ио и наконец вырвалась на свободу, а за ней – поток желания.

Эдей кашлянул и повернулся к плите.

Ио слишком поздно поняла, что все это время смотрела прямо на него.

На ее щеках вспыхнул румянец; она перекинула влажные волосы через одно плечо, чтобы они образовали занавес. «Соберись, тряпка». У него есть девушка. Сейчас Самия не здесь, но доказательства ее присутствия повсюду. Расчески и косметика в ванной. Изящные туфли у двери. Серебряное кольцо на низком столике. Энциклопедии и книги по анатомии в шкафу, пчелы на полке, нежность в голосе Эдея, когда он говорит о ней. Он ведь последовал за ней на край света…

Боги, она же делает себе только хуже. «Успокойся, – всегда говорила Таис, когда Ио накрывал приступ тревоги. – Назови свое чувство. Найди стоящую за ним мысль, причину. Вдохни через нос, выдохни через рот». Сейчас Ио чувствовала… стыд. И вину – всегда вину. И зависть. Во главе всего стояла зависть. Ио инстинктивно отвергла ее. Ревность – это про Таис, а не про нее.

Несколько лет назад, когда Таис только начала работать на Томаса Маттона, дела у сестер пошли в гору. Впервые после смерти родителей Таис казалась довольной. Томас и его модники-друзья относились к ней хорошо, да и денег было достаточно. Она приходила домой пахнущая красным вином и сигаретами и целовала Ио в макушку, а во время уборки мурлыкала песни. Однажды она устроила Аве и Ио дневную вылазку в парк бабочек недалеко от города, прямо как раньше, когда они ездили туда с папой. Они втроем бродили в облаках мягких, пестрых крыльев, ласкающих их щеки. Когда они вернулись домой, Ава заснула