Владимир Савченко - Открытие себя (сборник) Страница 24

(„Вот сукин сын! И выбрал же…“)

– М-да… Ну, знаешь, если ты – это я, то я от себя не в восторге.

– Я тоже, – буркнул он. – Я считал себя сообразительным человеком… – Лицо его вдруг напряглось. – Тсс, не оборачивайся!

Позади меня послышались шаги.

– Приветствую вас, Валентин Васильевич! – произнес голос Гарри Хилобока, доцента, кандидата, секретаря и сердцееда институтских масштабов.

Я не успел ответить. Двойник роскошно осклабился, склонил голову:

– Добрый день, Гарри Харитонович!

В свете его улыбки мимо нас проследовала пара. Пухленькая черноволосая девушка бойко отстукивала каблуками-гвоздиками по асфальту, и Хилобок, приноравливаясь к ее походке, семенил так, будто и на нем была узкая юбка.

– …Возможно, я не совсем точно понял вас, Людочка, – журчал его баритон, – но я с точки зрения недопонимания высказываю свои соображения…

– У Гарри опять новая, – констатировал двойник. – Вот видишь: Хилобок и тот меня признает, а ты сомневаешься. Пошли-ка домой!

Только полной своей растерянностью могу объяснить, что покорно поплелся за ним в Академгородок.

В квартире он сразу направился в ванную. Послышался шум воды из душа, потом он высунулся из двери:

– Эй, первый экземпляр, или как там тебя! Если хочешь убедиться, что у меня все в порядке, прошу. Заодно намылишь мне спину.

Я так и сделал. Это был живой человек. И тело у него было мое. Кстати, не ожидал увидеть у себя такие могучие жировые складки на животе и на боках. Надо почаще упражняться с гантелями!

Пока он мылся, я ходил по комнате, курил и пытался привыкнуть к факту: машина создала человека. Машина воспроизвела меня… О природа, неужели это возможно?!

Средневековые завиральные идеи насчет „гомункулуса“… Мысль Винера о том, что информацию в человеке можно „развернуть“ в последовательность импульсов, передать их на любое расстояние и снова записать в человека, как изображение на телеэкране… Доказательства Эшби, что между работой мозга и работой машины нет принципиальной разницы – впрочем, еще ранее это доказывал Сеченов… Но ведь все это умные разговоры для разминки мозгов; попробуй на их основе что-то сделать!

И выходит, сделано? Там, за дверью, плещется и со вкусом отфыркивается не Иванов, Петров, Сидоров – тех бы я послал подальше, – но „я“… А эти рулоны с числами? Выходит, я сжег „бумажного себя“?!

Из комбинаций чисел я силился выбрать коротенькие приемлемые истины, а машина копнула глубже. Она накапливала информацию, комбинировала ее так и этак, сравнивала по каналам обратной связи, отбирала и усиливала нужное и на каком-то этапе сложности „открыла“ Жизнь!

А потом машина развила ее до уровня человека. Но почему? Зачем? Я же этого не добивался!

Сейчас, по здравом размышлении, я могу свести концы с концами: да, получилось именно то, чего я „добивался“! Я хотел, чтобы машина понимала человека – и только. „Вы меня понимаете?“ – „О да!“ – отвечает собеседник, и оба, довольные друг другом, расходятся по своим делам. В разговоре это сходит с рук. Но в опытах с логическими автоматами так легко путать понимание и согласие мне не следовало. Поэтому (лучше позже, чем никогда!) стоит разобраться: что есть понимание?

Есть практическое (или целевое) понимание. В машину закладывают программу, она ее понимает – делает то, что от нее ждут. „Тобик, куси!“ – и Тобик радостно хватает прохожего за штаны. „Цоб!“ – и волы поворачивают направо. „Цобэ!“ – налево. Такое примитивное понимание типа „цоб-цобэ“ доступно многим живым и неживым системам. Оно контролируется по достижении цели, и чем примитивней система, тем проще должна быть цель и тем подробней программирование задачи.

Но есть и другое понимание – взаимопонимание: полная передача своей информации другой системе. А для этого система, которая усваивает информацию, должна быть никак не проще той, что передает… Я не задал машине цель – все ждал, когда она закончит конструировать и усложнять себя. А она не кончала и не кончала – и естественно: ее „целью“ стало полное понимание моей информации, да не только словесной, а любой. („Цель“ машины – это опять произвольное понятие, им тоже баловаться не стоит. Просто информационные системы ведут себя по законам, чем-то похожим на начала термодинамики; и моя система „датчики – кристаллоблок – ЦВМ-12“ должна была прийти в информационное равновесие со средой – как болванка в печи должна прийти в температурное равновесие с жаром углей. Такое равновесие и есть взаимопонимание. Ни на уровне схем, ни на уровне простых организмов к нему не прийти.)

Вот так все и получилось. На взаимопонимание человека способен только человек. На хорошее взаимопонимание – очень близкий человек. На идеальное – только ты сам. И мой двойник – продукт информационного равновесия машины со мной. Но, кстати сказать, клювики „информационных весов“ так и не сровнялись – я не присутствовал в лаборатории в это время и не столкнулся со свежевозникшим дублем, как с отражением в зеркале, – носом к носу. А дальше и вовсе все у нас пошло по-разному.

Словом, ужас как бестолково я поставил опыт. Только и моего, что сообразил наладить обратную связь… Интересно переиграть: если бы я вел эксперимент строго, логично, обдуманно, отсекал сомнительные варианты – получил бы я такой результат? Да никогда в жизни! Получился бы благополучный кандидатско-докторский верняк – и все. Ведь в науке в основном происходят вещи посредственные – и я приучил себя к посредственному. Значит, все в порядке? Почему же грызет досада, неудовлетворенность? Почему я все возвращаюсь к этим промахам и ошибкам? Ведь получилось… Что, вышло не по правилам? А есть ли правила для открытий? Много случайного, не можешь приписать все своему „научному видению“? А открытие Гальвани, а Х-лучи, а радиоактивность, а электронная эмиссия, а… да любое открытие, с которого начинается та или иная наука, связано со случаем. Многое еще не понимаю? Тоже как у всех, нечего пыжиться! Откуда же это саморастерзание?

Э, дело, видимо, в другом: сейчас так работать нельзя. Уж очень нынче наука серьезная пошла, не то что во времена Гальвани и Рентгена. Вот так, не подумав, можно однажды открыть и способ мгновенного уничтожения Земли – с блестящим экспериментальным подтверждением…

Дубль вышел из ванной порозовевший и в моей пижаме, пристроился к зеркалу причесываться. Я подошел, встал рядом: из зеркала смотрели два одинаковых лица. Только волосы у него были темнее от влаги.

Он достал из шкафа электробритву, включил ее. Я наблюдал, как он бреется, и чувствовал себя едва ли не в гостях: настолько по-хозяйски непринужденными были его движения. Я не выдержал:

– Слушай, ты хоть осознаешь необычность ситуации?

– Чего? – Он скосил глаза. – Не мешай! – Он явно был по ту сторону факта…»

Аспирант отложил дневник, покачал головой: нет, Валька-оригинал не умел читать в душах!

…Он тоже был потрясен. По ощущениям получалось, будто он проснулся в баке, понимая все: где находится и как возник. Собственно, его открытие начиналось уже тогда… А хамил он от растерянности. И еще, пожалуй, потому, что искал линию поведения – такую линию, которая не низвела бы его в экспериментальные образцы.

Он снова взялся за дневник.

«… – Но ведь ты появился из машины, а не из чрева матери! Из машины, понимаешь!

– Ну так что? А появиться из чрева, по-твоему, просто? Рождение человека куда более таинственное событие, чем мое появление. Здесь можно проследить логическую последовательность, а там? Мальчик получится или девочка? В папу пойдет или в маму? Умный вырастет или дурак? Сплошной туман! Нам это дело кажется обыкновенным лишь из-за своей массовости. А здесь: машина записала информацию – и воспроизвела ее. Как магнитофон. Конечно, лучше бы она воспроизвела меня, скажем, с Норберта Винера… но что поделаешь! Ведь и на магнитофоне если записаны „Гоп, мои гречаники…“, то не надейся услышать симфонию Чайковского.

Нет, чтобы я был таким хамом! Видно, он остро чувствовал щекотливость своего появления на свет, своего положения и не хотел, чтобы я это понял. А чего там не понять: возник из колб и бутылок, как средневековый гомункулус, и бесится… Я часто замечал: люди, которые чуют за собой какую-то неполноценность, всегда нахальнее и хамовитее других. И он стремился вести себя с естественностью новорожденного. Тот ведь тоже не упивается значением события (человек родился!), а сразу начинает скандалить, сосать грудь и пачкать пеленки…»

Аспирант Кривошеин только вздохнул и перевернул страницу.

«– Ну а чувствуешь-то ты себя нормально?

– Вполне! – Он освежал лицо одеколоном. – С чего бы мне чувствовать себя ненормально? Машина – устройство без фантазии. Представляю, что бы она наворотила, будь у нее воображение! А так все в порядке: я не урод о двух головах, молод, здоров, наполнение пульса отличное. Сейчас поужинаю и поеду к Ленке. Я по ней соскучился.