Эрве Жюбер - Кадриль убийц Страница 24

— А, вот ты где!

Еж спрятался под тремя подушками и дрожал всеми своими иголками. Роберта взяла его на руки и нежно погладила. Крохотное животное выглядело перепуганным.

— Что происходит, мой маленький Ганс?

Зажмурилась и подключилась к мыслям ежика.

Черная, зловещая до одури мысль заполонила весь мозг млекопитающего. И была она такова: «Моя любимая Хозяйка вскоре ответит на призыв. Пора начинать пускать слезы и вопли. И трубы прогремят песнь безмерную. Мяууу».

Мысль была шерстистой, когтистой и желтоглазой.

— Вельзевул, дьявольский котяра! — взревела Моргенстерн, оборачиваясь к нему. — Вот как? Он возвращается?

Вельзевул вылизывал лапу с отсутствующим видом, игнорируя вопрос. Роберта бросилась в спальню и принялась собирать чемодан, бросив в него ежа, которого тут же накрыли «Боди Перфект», носки и выцветшие платья. В голове колдуньи бесновались мысли.

Звонить Груберу бессмысленно. Он назовет ее чокнутой. У нее хватало денег на поездку в Париж. Ей надо было все выяснить.

Через две минуты чемодан был собран и закрыт. Роберта ракетой пролетела по гостиной и с яростью захлопнула за собой дверь. Вельзевул зловеще мяукнул и вспрыгнул на подоконник, чтобы посмотреть на город, который построили эти жалкие людишки, чтобы жить в нем. В его бездонно черных зрачках читалось все презрение мира.

Верующие постепенно заполняли единственный неф склепа, заменявшего церковь. Под его сводами, почерневшими от копоти свечей, помещались не более пятидесяти человек. Алтарь, простой каменный куб, отмечал местоположение абсиды. Чаща и амвон с книгой были единственными видимыми аксессуарами литургии.

Все собравшиеся в склепе накрыли головы белой вуалью, что делало их похожими на плакальщиц. Все замерли в строгих неудобных позах. Но не плакали. Сбоку появился служитель. Он подошел к амвону, открыл книгу, сделал вид, что ищет страницу, и наконец нашел ее. Он оперся обеими руками на амвон, оглядел собравшихся с холодной уверенностью того, кто сделал выбор между Богом и Дьяволом.

Большинство собравшихся вздрогнули, увидев лицо священника-гермафродита, его гладкий выпуклый лоб, поджатые губы, глаза, впавшие от ночного бдения или внутренней экзальтации. На нем была странная сутана. Черная. С тремя вышитыми вверх тормашками крестами.

Священник начал хриплым шепотом:

— Именем Всемогущего, к кому обращаемся, кого боготворим и ныне, и присно, и во веки веков.

Присутствующие шепотом повторили фразу. Было похоже, что по плитам склепа шлепают клешни целой армии сколопендр.

— Могуществом переданного нам Ключа Вайхеон… — жрец ждал, пока аудитория повторит каждое произнесенное им имя… — Стмуламафон… Эрогарес… Ретрагсаммафон… Клиоран… Исион… Эзитон… Эриона… Онера… Эразин… Моин… Меффиас… Сотер… Эммануил… Саваоф… Адонай… я призываю Тебя, Аминь.

После литании последовало долгое молчание. Верующие стояли, опустив головы. Кое-кто покачивался. Жрец, закрывший глаза, был воплощением сосредоточенности.

Неизвестно откуда возникший ветер разом загасил все свечи, погрузив склеп во мрак. Присутствующие испуганно ахнули.

И тут же вспыхнули четырнадцать красных свечей. Торчащие в двух подсвечниках, появившихся на алтаре, они выглядели четырнадцатью длинными пальцами скелета. Пламя свечей рисовало на своде корчащиеся фигуры.

— Мы призываем Тебя, — вновь загнусавил жрец, обращаясь к земле и ее глубинам. — Мы, Твои служители, Твоя армия мрака. И все мы предлагаем Тебе этот дар, чтобы лучше служить Твоему делу.

Из первых рядов вышла и приблизилась к алтарю молодая женщина. Она сбросила накидку и обнаженной улеглась на каменный куб, прижав руки к телу. Воск свечей падал рядом с ней и с потрескиванием застывал. Затхлый воздух склепа смешался с вонью жира от свечей.

Жрец схватил чашу. На дне колыхалась вязкая жидкость. Он окунул в нее два пальца и начертал на животе неподвижной женщины треугольник. Внутри треугольника он вписал HIS, а по обеим сторонам формулы нарисовал два перевернутых креста. Женщина слегка вздрогнула от ледяного прикосновения. Ее грудь стала вздыматься все чаще в ритме яростного танца огня на своде.

— Пусть принесут агнца, — приказал жрец. Один из присутствующих вытолкнул из толпы покорного пятилетнего мальчишку, тоже обнаженного. Его явно накачали наркотиками. Он позволил подвести себя к алтарю, его глаза не отрывались от свечей. Сцена выглядела странно: черный жрец, застывший спиной к нефу, словно окаменевший ребенок и неподвижная лежащая женщина.

Жрец резко развернулся. Схватил ребенка за подбородок и поднял на вытянутой руке на уровень своего лица. Ребенок даже не моргнул. Только дыхание стало чуть свистящим. Священнослужитель вынул правую руку из складок сутаны. В ней сверкнул кривой длинный нож…

Наполнив кровью чашу, стоящую на животе женщины, он позвал помощников. Двое служителей в черном унесли безжизненное тело. Жрец повернулся к аудитории. Его глаза горели экстазом. Жрица подняла чашу и произнесла:

— Это кровь Его, разделите ее со мной.

Верующие приблизились для участия в кровавой евхаристии. Ла Вуазен только позволила им обмакнуть дрожащие губы в чаше, которую держала обеими руками. Изредка она поглаживала чье-нибудь лицо, как внимательная щедрая мать, ласкающая своих детей.

ЛОГОВО ОДИННАДЦАТИ ТЫСЯЧ ДЬЯВОЛОВ

— А вот и «Кот-рыболов».

На вывеске красовался силуэт кота в широкополой шляпе, сидящего на бортике колодца с удочкой в лапах. Фасад заведения выглядел еще более непрезентабельно, чем фасад «Двух саламандр». Три выщербленные ступеньки вели к перекошенной двери. А сам дом наклонился вперед. Казалось, что лачуги на другой стороне улицы отступили, чтобы избежать катастрофы.

Роберта поставила корзину с апельсинами на первую ступеньку. Ганс-Фридрих высунул носик из корзины, наблюдая, как колдунья пытается открыть дверь. Она была заперта. Дом был закрыт. Ни малейшего признака жизни внутри.

Роберте пришлось отшагать добрых полмили, чтобы добраться до этого средневекового квартала на острове Святого Людовика. Ей казалось, что ее перемолотила, перелопатила, выжала плотная суетливая толпа. Улица, на которой она оказалась, выглядела на удивление безлюдной. Только какой-то горожанин, посвистывая, приближался к ней.

— Эй, друг! — позвала Роберта. — А люди где?

Она невольно перешла на просторечье. Исторический город воздействовал с такой силой, что она, едва выйдя из раздевалки, где выбрала себе одеяние уличной торговки фруктами, тут же забыла о родном городе, криминалке и обществе, уроженкой которого была. Однако в журнале посещений исторического города она записалась под своим именем. На этот раз она решила соблюсти все формальности.