Еремей Парнов - Проснись в Фамагусте Страница 25

— А что делать? — развёл руками Смит. — Однако боюсь, что настоящие трудности подстерегают нас именно внизу, когда мы, по вашим словам, «выложимся» и будем годны разве что в богадельню… Ведь вы, Чарли, даже не представляете себе, в какую авантюру ввязались.

— А вы представляете?

— Почти не представляю, — Смит сделал заметное ударение.

— Думаете, есть разница?

— Колоссальная! Для вас, альпийского волка, там, — Смит ткнул пальцем вниз, — всего лишь неизвестная долина, для меня, скептика-фаталиста, несуществующий мир.

— Может, ради исключения, поясните?

— Если, с божьей помощью, доберёмся туда, — последовал энергичный кивок в сторону долины, утопавшей в индиговой тени, — сами сообразите.

— Вы ведёте себя как наш друг прелат, — криво усмехнулся Макдональд. — К чему столько таинственности?

— Просто не хочу остаться в дураках, — упрямо отрезал Смит, устремляясь навстречу шерпу. — Ну, как?

— Попытаемся, саиб, — довольно уверенно пообещал Анг Темба. — Есть два-три тяжёлых участка, но мы возьмём их свободным спуском на двойной верёвке.

— С последующим выдёргиванием «дюльфером», — профессионально уточнил Макдональд. — Не так ли, мистер Тигр?

Анг Темба и ухом не повёл, полностью игнорируя не в меру общительного австралийца.

— Как вы думаете, снег подходящий? — озабоченно поинтересовался Смит. — Я ведь полный дилетант в этом деле, и мой скромный альпинистский опыт ограничивается скалами в Йосемитской долине.

— Могу обещать вам бесподобное глиссирование с опорой на ледоруб, — небрежно отмахнулся Макдональд. — Вы согласны со мной, мистер Темба?

Шерп лишь бросил в рот мятную резинку и принялся меланхолично жевать.

— А как же животные? — озабоченно спросил Смит, чтобы заполнить неловкую паузу.

— Попробуем спустить. Если уцелеет хоть половина, то считайте, что повезло, саиб. Ведь всё равно погонщики останутся здесь.

— Их нельзя уговорить? — Макдональд как бы не замечал оскорбительного молчания шерпа. — Ни за какие деньги?

— Отвечайте же, мистер Темба, — нахмурился Смит.

— Нет, сэр, — сквозь зубы процедил проводник. — Они помогут нам спуститься и отправятся домой. Но через четыре недели вернутся и станут ждать нас в течение пяти дней. Если мы найдём другую дорогу и не придём, они уйдут совсем. Так договорено, и вы это знаете, сэр.

— Ничего не поделаешь, — поморщился Макдональд. — Надеюсь, что мы все же управимся за четыре недели.

— Тогда погонщики не покинут нас до самого Мустанга, — успокаивающе заметил Смит. — Анг Темба прав: таковы условия.

— Вы проливаете бальзам на мои душевные раны, — холодно кивнул Макдональд. — Черт бы побрал эту дикую Азию вместе с её вонючими яками и… — он не договорил, склонившись над картой. — Надо заняться разбивкой маршрута, — последовало деловитое пояснение.

Потом было пятьдесят три часа изнурительной, до дрожи в сведённых судорогой мышцах, работы, прерываемой коротким забытьём в одиночной палатке, чудом прилепившейся к неглубокой расселине. Впрочем, нет, ночь длилась почти бесконечно, прокрадываясь в липкий горячечный бред вкрадчивым шорохом крупки, зубовным скрежетом и воем ведьм. Потом примерещилось длительное скольжение по снежной доске, голубые царапины в затвердевшей на ветру и солнце глянцевитой коре и обжигающий, пронизанный радужным сиянием вихрь. Это было какое-то безумное ослепление, когда останавливается дыхание и нет сил даже на то, чтобы заметить боль кровоточащих ногтей и сожжённых верёвкой ладоней. А где-то совсем рядом, но все ж в недосягаемой дали, рвались канаты, перетёртые острым сколом камней, и развьюченные ревущие яки летели в дымящуюся бездну.

— Кале пхе![18] — срывая голоса, перекликались проводник и погонщики. — Я ла! Ма ла![19] И доносились обрывки изысканой ругани Чарльза Макдональда.

И то, и другое было одинаково непостижимо уму и только тревожило забитые снегом уши неясным отголоском то ли уже случившегося, то ли неотвратимо надвигающейся трагедии.

Но все обошлось на удивление благополучно, если не считать, конечно, двух потерянных яков и лошади, которую пришлось пристрелить: бедное животное провалилось в занесённую снегом трещину и поломало ноги.

Лагерь разбили на скорую руку и, опрокинув по стаканчику неразбавленного виски, залезли в спальные мешки. Погружаясь в блаженное забытьё, Смит услышал шипение и упоительный дух варева, которое готовили бутанцы-погонщики. Раскалённые камни в чугунке, с крупно нарезанными кусками мяса и тугими ядрами горного лука выгнали обильный сок и исходили дразнящим паром.

«Конина», — успел понять Смит, с трудом ворочая в тесном коконе разбитые кости.

14

Проснулся он незадолго до полудня с давно позабытым ощущением счастья, хоть по-прежнему ныли суставы и саднили кровяные мозоли на руках.

Немилосердно жарило солнце, но травы вокруг ещё были в росе, наполняя бодрящий воздух медовым хмелем. За ручьём, прыгавшим по молочным с ржавыми подпалинами валунам, слепил коралловой белизной конус гигантского гейзера. Покрытые ноздреватыми выпарами соли проплешины купались в тяжёлых парах, изредка пробулькиваясь сердитыми пузырями. Лёгкий ветерок доносил тогда йодо-бромную вонь, и на языке ощущался отчётливый привкус фотоэмульсии. Но зато дальше, насколько хватал глаз, расстилалось все то же духмяное поле, и округлые кочки были усыпаны земляникой, и цвели курчавые гиацинты в сырых овражках. Когда же менялось направление ветра, над долиной разливалась тревожная, порочносладостная струя таволги. Её кремовые плюмажи хлопьями пены качались на сине-зелёных волнах.

— «Ты с красоткой усни на росистом лугу…» — насмешливо пропел Макдональд, увидев, что чудаковатый янки наконец пробудился. — А здесь и в самом деле рай! Даже воду для бритья не пришлось греть — взял прямо из гейзера… Жаль, вот яичек нет.

— Можете отварить на завтрак фазана. Их тут видимо-невидимо.

— И жаворонки! — разнеженно жмурясь, Макдональд запрокинул голову к небу. — Вы хоть знаете, как называется это прелестное местечко? На моей роскошной карте тут белое пятно.

— Белое пятно? — открывая банку с ветчиной, Смит накололся о заусеницу и принялся зализывать ранку. — Боюсь, что вы, сами того не ведая, попали в точку. Судя по всему, это Белый остров. Конусы из глауберовой соли — верная примета его границ. Так что поздравляю, Чарли.

— Тоже мне радость, — пренебрежительно фыркнул Макдональд. — Подумаешь! — подобрав жир со сковородки лепёшкой из цзамбы, он допил кофе и побежал к ручью. Полюбовавшись на мерцающую золотой пыльцой форель, трепетно противостоявшую течению, прополоскал горло и вымыл руки. — Холодная! Даже зубы ломит.