Майк Кэри - Порочный круг Страница 25

— Это молельная свеча, — жалобно проговорила алтарница. — Когда зажигаешь такую, нужно прочесть молитву.

— Так прочтите, — посоветовала Джулиет, наклонила фитиль к пламени зажигалки, и он тут же занялся.

Я думал, суккуб поведет нас к алтарю, но она ждала, загородив свечу ладонью, чтобы защитить пламя от сквозняков: дверь-то осталась открытой. Однако воздух был совершенно неподвижен, как в каменном склепе, как в гробу… Пламя горело удивительно ровно и спокойно, и лишь тоненькая струйка дыма поднималась к сводам по мере того, как оно пожирало фитиль.

Неожиданно свеча замигала и чуть не погасла. Казалось, что огонь испуганно съежился. Мрак и холод словно тянули из него силу, как будто высасывали энергию из крошечного островка света и тепла, стремясь убить. По мере того как пламя сдавалось на милость победителя, тени становились гуще и темнее, чем прежде. Холод тоже помаленьку усиливался. В мертвой тишине я снова уловил чуть слышный прерывистый ропот.

— Ты знала, что так получится? — спросил я Джулиет, не сводя глаз с едва теплящегося пламени свечи.

— Это я проверила первым. А вот то — вторым. — Она показала на стену справа от меня. Повернув голову, я увидел шесть невысоких предметов, при ближайшем рассмотрении оказавшихся цветочными горшками из черного пластика.

В каждом было что-то мертвое: поникшие стебли, безжизненные, побитые морозом бутоны, высохшие луковицы.

— От холода подобное случается, — заметил я. — Ничего сверхъестественного для этого не требуется.

— Верно, — согласилась Джулиет, — но не за пять же минут! Посмотри на свою руку, посмотри, что происходит с кожей на запястье.

Н-да… Кожа начала сохнуть и покрываться морщинами, как у старика. Осторожно проведя по ней пальцем, я почувствовал тупую боль.

— Чем больше времени здесь проведешь, тем хуже становится. Если задержишься на час, то, вероятно… — Взгляд суккуба скользнул к замерзшим обитателям цветочных горшков. Заканчивать фразу особого смысла не имело. Образовавшуюся паузу заполнил низкий гул: он возник из неподвижного воздуха, холодных камней или самой тьмы, набрал силу и тут же стих; возник, набрал силу, растворился в тишине.

— Черт подери, что это было? — спросил я. — Что это за шум?

— Неужели не узнал? — удивилась Джулиет.

— Пока нет.

— Значит, догадаешься.

— Да, конечно, — слегка уязвленно отозвался я, — только сначала все побеги замерзнут и листья высохнут.

Я задул огонек свечи, не дав ему умереть естественной смертью, и направился к выходу.

По словам Сьюзен Бук, это случилось позавчера во время вечерни.

В церкви святого Михаила своего священника нет, поэтому среди недели она закрыта. Службы проводятся по субботам и воскресеньям, когда из Хаммерсмита приезжает каноник Бен Кумбз, и церковь распахивает двери для прихожан. Все остальное время за храмом присматривают Сьюзен и сторож по фамилии Патрикс, который в основном ухаживает за могилами, но иногда соглашается очищать стены от граффити.

Вечерню Сьюзен любит больше всего. Ей нравятся гимны, которые начинаются с «Веди нас, Отче небесный», а от отдельных псалмов на глаза наворачиваются слезы: так они прекрасны; ей нравятся горящие свечи, особенно в это время года, когда они будто вбирают энергию догорающего солнца и вместо него освещают землю. Алтарница верит, что в них сияет дух, наполняющий силой немощную плоть.

Мы вернулись на кладбище и после полуночного холода церкви грелись в последних лучах заката. Я удобно устроился на плите «Майкла Маклина, обожаемого супруга и отца», Джулиет с непринужденным изяществом восседала на надгробии «Элейн Фарра-Бомонт, так рано покинувшей этот грешный мир», а Сьюзен, не желая тревожить покой любимых и безвременно ушедших, опустилась на траву между нами. В данной ситуации я не счел это пустой сентиментальностью и не принял близко к сердцу то, что глаза алтарницы буквально приклеились к Джулиет.

Если верить Сьюзен, в церкви собралось около восьмидесяти прихожан. «В таком славном храме и халтурить грешно, — пошутил каноник, когда она помогала ему облачаться в ризу. — Постараюсь, чтобы вечерня получилась хорошей». Он, как обычно, пропел с паствой респонсорий и перешел к псалму. В тот вечер он выбрал девяносто седьмой и только начал первое из двух песнопений: «Воспойте Господу новую песнь, ибо Он сотворил чудеса…»

Рассказ прервался: алтарница задумчиво смотрела на траву, что-то вспоминая.

— Там есть место, где хор призывает море и землю шуметь и ликовать…

Я тут же вспомнил псалом, а вместе с ним, без всякого энтузиазма, собственное религиозное образование, которое получилось довольно бессистемным. Псалмы всегда казались мне полной бессмыслицей: «Да рукоплещут реки», — как, скажите, реки могут рукоплескать? «Да ликуют вместе горы», — кто-нибудь видел, что они действительно ликуют?

Однако Сьюзен продолжала рассказ, так что желчный поток воспоминаний пришлось обуздать.

Когда каноник Кумбз дошел до «Да шумит море, и что наполняет его…», с улицы действительно послышался шум — громкий визг тормозов, а затем звук удара: скрежет металла о металл или о другую поверхность. Естественно, настрой собравшихся был испорчен, даже хористы замолчали и как по команде уставились на дверь.

— Стало холодно, — чуть дрожащим голосом добавила Сьюзен. — Так неожиданно… Буквально за долю секунды сильно-сильно похолодало. Люди начали испуганно вскрикивать, переглядываться, вскакивать на ноги. Нас охватили смятение и шок, потому что все произошло очень быстро. Хотя случившееся потом было еще ужаснее…

Я поднял глаза, но продолжать алтарнице явно не хотелось. Она смотрела на Джулиет, словно в ожидании соответствующего приказа, однако, встретив совершенно непроницаемый взгляд, пристыженно потупилась.

— Раздался смех, — через силу выдавила она.

Прозвучало так нелепо, что я не сразу понял, что к чему.

— Смех?

— Да, кто-то рассмеялся, — упрямо, словно оправдываясь, повторила Сьюзен. — Смех звучал с большой высоты, откуда-то с крыши, то есть далеко-далеко от нас. Не просто звучал, а наполнял собой церковь. — Алтарница взглянула на меня, почти уверенная, что я подозреваю ее во лжи. — Описать его невозможно. Невозможно передать, какие чувства он вызывал. Одни прихожане пустились бежать, другие… другие упали, как подкошенные. У некоторых начались припадки: руки и ноги беспорядочно задергались, рты широко открылись. В храме творилось нечто омерзительное. Хотелось одного: спрятаться от этого жуткого звука, но голова отказывалась работать. Я побежала, сама не зная куда, и врезалась в Бена, то есть в каноника Кумбза. Он намного выше и крупнее, поэтому даже не почувствовал, что сбил меня с ног. Боясь упасть, я схватилась за алтарную ограду. Вцепилась и не могла отпустить. Она была такой холодной! Холод пробирал насквозь и лишал воли. Видели, как на катке начинающие жмутся к бортику, не решаясь ступить на лед? Наверное, со стороны я выглядела именно так. Я держалась за решетку алтаря, голова сильно кружилась, а мимо с криками носились обезумевшие прихожане. Когда вернулась способность двигаться, я едва не споткнулась о женщину, которая упала в центральном проходе прямо перед алтарем. Она потеряла сознание или ударилась обо что-то головой — в любом случае бросить несчастную я не могла. Нести было слишком тяжело, поэтому я волокла ее к двери короткими перебежками, отдыхая через каждый метр. Смех к тому времени прекратился, но… за нами словно наблюдали. Я даже голову поднять боялась. Казалось, кто-то огромный… какой-то великан забрался на крышу и на нас смотрел.