Сборник Забытой Фантастики №5 - Отис Эделберт Клайн Страница 3

легкого, чем она. Внутренняя оболочка снаряда опиралась на множество слоев этого аэрированного материала; каждый последующий слой воспринимал давление, когда предыдущие были спрессованы почти до конца. Таким образом, их действие очень напоминало человека, прыгающего с очень высокого здания в череду одеял, каждое из которых поглощает свою долю удара, прежде чем позволить ему пройти через следующее. Помимо этих приспособлений, там были подушки глубиной в несколько футов, в которые пассажиры полностью погружались во время старта, а затем медленно поднимались снова.

Генриетта Морган не потрудилась взглянуть на датчик натяжения перед тем, как сесть в ракету и она не заметила никакой разницы, когда огромный снаряд взмыл в голубое небо, оставив мир на много миль внизу, тусклую голубую поверхность, на которой не было видно четких деталей.

Первый и второй воздушные струи с задней стороны, чтобы увеличить скорость, сработали в назначенное время, прежде чем она поняла, что условия полета были ненормальными. Внезапно она заметила, что стрелки датчика скорости прижаты к концу шкалы. Ее первой мыслью было, что он сломан, но взгляд на датчики высоты и температуры убедил ее, что они были намного выше, чем обычно. Она включила индикатор положения только для того, чтобы обнаружить, что он вышел из строя. Оглянувшись в пассажирский отсек, она увидела, что на ее попечении, помимо заказной почты, находятся две женщины и трое мужчин. Снова наклонившись к своей приборной доске, она повернула миниатюрные колесики, которые с помощью дистанционного управления приводили в действие кольца сопротивления, выступающие через прорези в корпусе наружу, в холодный, разреженный воздух. Нажав несколько маленьких кнопок, она позвонила в Нью-Йорк и Чикаго и спросила, где находится; ответ поразил ее.

Она была уже над Нью-Йорком, на три минуты раньше времени.

Яростно она выпустила два дюйма кольца сопротивления по всему кругу. За жужжащим визгом последовал скрежещущий разрыв, когда лопасти унесло прочь. Конечно, там были аварийные лопасти, и она повернула запасной диск. Ответа не последовало; аварийные лопасти не сработали из-за недосмотра. Снова человеческий фактор! Их все еще можно было выпустить с помощью ручного колеса в пассажирском салоне:

– Пожалуйста, быстро поверните это колесо.

Увы ее повелительной интонации! Человеческая природа почти не изменилась по прошествии двухсот лет.

– Юная леди, если вы так спешите, подойдите и переверните его сами.

Она потревожила мужчину как раз в кульминационный момент хорошей истории, когда ни один мужчина не любит, когда его прерывают. Запрыгнув в салон, она изо всех сил крутанула большое колесо. Выглянув через отверстие переднего иллюминатора из кварцевого стекла, она с ужасом увидела воду там, где должно было быть голубое небо. Снаряд летел к земле со страшной скоростью. Это сделала сломанная лопасть. Отпрыгнув назад с молниеносной скоростью, она нажала на две кнопки одновременно. Один управлял подачей воздуха вперед, чтобы понизить скорость, другой – сигнал С. О. С. Долю секунды спустя они ударились о воду с оглушительным грохотом и нырнули на дно, где отскочили в сторону от большого предмета, покрытого ржавчиной и водорослями, и продолжили свое путешествие на сто футов в ил атлантического дна.

Большой ржавый предмет медленно перекатился сначала на левый, а затем на правый борт. Извивающийся моток древнего телеграфного кабеля оторвался от своего движителя, на котором он крепко держался столько лет. Поднялось несколько пузырьков, и сначала медленно, а затем с возрастающей скоростью огромный объект всплыл на поверхность.

Луч солнца пробивался сквозь тяжелый стеклянный иллюминатор, который двести лет содержался в чистоте благодаря маленьким морским улиткам, усердно слизывавшим слизь со стекла. Свет мерцал на сером лице человека в униформе, который пролежал там два столетия в состоянии анабиоза. В тысяча девятьсот семнадцатом году, когда Великая война была в самом разгаре, друзья знали его как Роджера Уэллса.

Он открыл глаза, сел и вскочил на ноги. Когда он сделал это, его одежда свалилась с него лохмотьями. Черты его лица исказились от боли. Будь проклят его старый враг, ревматизм! Двадцать пять из сорока лет, проведенных в море, наложили отпечаток заботы на эти четко очерченные черты. Великая война, кульминацией которой стало его стремительное погружение на дно, чтобы избежать тарана, положила конец его карьере, насколько это касалось эпохи раздоров.

Как он и его, заключенный в железный корпус, экипаж трудились, чтобы освободить подводную лодку от этого длиннющего телеграфного кабеля, туго обмотавшегося вокруг винта и над боевой рубкой! Только через несколько дней он проглотил смертельный наркотик, который дал ему друг-врач про запас на такой случай. Доктор никогда не пробовал действие водорода на этот новый препарат. Пары, выходящие из батареи подводной лодки, смешались с газом в легких человека, образовав новое вещество, похожее на то, которое выделил в телах крошечных тихоходок один ученый в тысяча девятьсот семьдесят пятом году. Эти маленькие тихоходки долгое время озадачивали мир своей способностью оставаться в состоянии покоя в высушенном состоянии в течение многих лет и расцветать в полноценной, активной жизни, если поместить их в каплю воды под микроскопом.

Лейтенант-коммандер Роджер Уэллс приложил руку ко лбу выглядя озадаченным. Он сел и оглядел кучу тряпья, которой стала его одеждой. Он взял горсть рассыпающегося материала, из которого только золотое кружево осталось нетронутым. Он полностью пришел в себя и в сознание. Ощупью пробираясь к боевой рубке, он увидел в тусклом свете карту, защищенную листом стекла, на котором он ставил отметки до последнего, и места последнего упокоения, где он написал “финиш” маленькими буквами. Он вспомнил, как поднял глаза на фотографию одного из могущественных правителей мира и отдал честь, произнеся знаменитые слова гладиаторов древнего Рима, когда они приветствовали Цезаря на арене, прежде чем сразиться насмерть ради его развлечения. "Аве, Цезарь! morituri te salutamus"1. Затем он пошел в свою каюту и принял лекарство. Теперь он был жив, и подводная лодка мягко покачивалась на поверхности спокойного моря поздней осени.

Он не мог понять ужасную коррозию и разложение. Он дотронулся до датчика и тот рассыпался на куски массой ржавчины и зелени. Он попытался открыть люк, ведущий на палубу – он оказывается приржавел. Взяв кувалду, он сбил крепления, и свежий морской воздух поприветствовал его в темнице, вернув румянец на его серые щеки.

Выйдя, он огляделся в крайнем изумлении.

– Судя по всему, мы, должно быть, пробыли там почти год, – пробормотал он, идя по скользкой палубе среди водорослей, где странные морские чудовища высовывали на него свои головы, и, извиваясь, возвращались в укрытие.

Ближе к корме в корпусе была большая вмятина, а металлические пластины оказались чистыми и