Гордость, сила и зима - Лина Неидеальная Страница 3

кресло около камина, и она рассказывала мне разные истории. Именно мама первая узнала о моем даре. Как же она обрадовалась! Ей всегда была интересна магия во всех ее проявлениях, но ни она, ни отец не обладали никакими магическими талантами, зато во мне проснулось, так сказать, наследие предков. Дар исцеления передался от маминой бабушки, но я ее не застала, да и мама тоже смутно помнила. Из напоминаний о ней были только записи, связанные с лечением, которые поступили в мое полнейшее распоряжение. Однако, судя по рассказам, внешне мы с прабабушкой чем-то были похожи. Во всяком случае, глаза у меня тоже ее — серо-зеленые, тогда как у отца и матери они голубые.

Мама… Амелия Прайд, в девичестве Родон, представляла собой классический образец истинной леди. Она умело сочетала в себе твердость характера и милосердие, красоту и ум. Я всегда ею восхищалась и никак не могла понять, как этой хрупкой светловолосой женщине удавалось сдерживать далеко не кроткий нрав отца. Мать могла успокоить его одним движением тонкой брови. Ну а уж лошадей она просто обожала и с удовольствием участвовала в семейном деле. Много раз она помогала заключить прибыльные сделки, отчасти очаровывая партнеров своей красотой, отчасти — обаянием. Все, кто жил в доме, обожали мать и благодарили небеса за их с отцом союз.

Мамы не стало восемь лет назад. В жизни у нее было два страстных увлечения — лошади и рисование. В тот день она отправилась к озеру, прихватив с собой мольберт и кисти с красками. За рисованием мама могла провести целый день, поэтому в особняке никто не удивился, что она не приехала к ужину. Когда же ее конь Ветер вернулся без всадницы, отец начал бить тревогу. Мама была великолепной наездницей, да и не мог Ветер сбросить свою обожаемую хозяйку. Помню, как папа в жуткой суете оседлал свою лошадь и вместе со слугами поскакал на ее поиски. Я же повела Ветра к конюшне, чтобы отдать на попечение конюха. Сняв седельные сумки и открыв одну из них, я обнаружила законченный пейзаж — озеро, на берегу которого паслась семья оленей — два взрослых и два олененка. Тут мне стало по-настоящему страшно — мама уже собиралась ехать домой, а скорее всего что-то случилось уже в пути. Заплакав от ужаса, я бросилась в свою комнату и принялась молиться всем известным богам.

Спустя некоторое время отец вошел в особняк с мамой на руках. Я не знаю, сколько времени прошло с его отъезда, может даже и полчаса, но мне они показались целой вечностью. Из груди матери торчала стрела, а из горла время от времени вырывались хрипы. Это был единственный раз, когда я видела папу таким испуганным, впервые в жизни он действительно ничего не мог сделать. А я стояла на лестнице, как вкопанная, и не могла сойти с места, с ужасом смотря на капающую на пол кровь.

— Не смотри, Вэл, не смотри! — почти кричал отец. — Демон! Да уведите ее кто-нибудь уже!

Кто-то взял меня на руки и отнес наверх, я же просила пустить меня к маме. На что мне был дан ответ: «Немного позже». Я сидела у себя в комнате на полу, прижавшись спиной к стене рядом с дверью и прислушиваясь к суматохе в коридоре. Помню, потом папа вошел в комнату, его лицо было все еще неестественно бледным.

— Пойдем к маме, Вэл, пока не приехал доктор.

Наш семейный доктор не проживал с нами постоянно, а обитал в Гасте — ближайшем городке, до которого минут пятнадцать езды. Но, как на грех, тогда он вообще уехал из города в столицу, поэтому пришлось в спешном порядке искать другого врача. Но первую помощь маме смогли оказать, оставалось только надеяться, что она доживет до прихода доктора.

— С ней же все будет хорошо? — прошептала я.

— Ты, главное, ничего не бойся, доктор уже в пути.

Наверное, вы сейчас мысленно произносите: ты же целитель, что тебе стоило пойти и вылечить мать? Сейчас, восемнадцатилетняя я пошла бы и исцелила эту рану. А тогда, в десять лет, я была маленьким напуганным ребенком, которому больше всего хотелось накрыться с головой одеялом, чтобы хоть как-то защититься от жестокости реального мира, так неожиданно обрушившейся на меня. Даже если бы я не была так напугана, то все равно не смогла бы полностью залечить ранение, в те годы я максимум могла заговорить зубы или снять головную боль, хотя пару раз все-таки залечивала царапины.

Мама лежала на кровати, ее длинные светлые волосы в беспорядке разметались по подушке, а все тело колотило от лихорадки. За своими приглушенными всхлипами я четко слышала ее частое и прерывистое дыхание, срывавшееся иногда на хрипы. Я подошла к кровати и присела на краешек, взяв мамину ладонь в свои детские ручки. Мама находилась в полубеспамятстве, но все равно смогла легонечко сжать свои пальцы. А я сидела и вглядывалась в ее бледное лицо с посиневшими губами и носом. Но даже в таком состоянии она казалась мне красивой, потому что… Потому что это моя мама, по-другому не могло быть.

Спустя некоторое время она провалилась в полусон-полузабытье. Тогда я все-таки решила попробовать исцелить ее рану. Если бы я не предприняла никаких попыток, то никогда бы себе этого не простила. Взяв с тумбочки ножницы, я аккуратно разрезала бинты, стараясь не потревожить маму. Вид окровавленной раны до сих пор иногда являлся мне во сне. Стоило снять повязки, как кровь потекла с удвоенной силой и нехорошо запузырилась. Помню, отчаянно зажимала ранение пальцами и никак не могла сосредоточиться, такая захлестнула паника. Кровь стекала по моим пальцам, а ранение все не затягивалось, как я ни старалась себе это представить. Никогда в своей жизни я не испытывала такого липкого ужаса, который ощутила тогда — у кровати умиравшей матери, сделав ей еще хуже. Комната так и заполнилась моими всхлипами и стонами ужаса.

Внезапно кончики моих пальцев озарились зеленоватым сиянием, из-под них начали вылетать маленькие искорки. Увидев это, я испугалась и зажмурилась, но рук не убрала. Сколько тогда просидела — не знаю, но внезапно дверь открылась, и на пороге появились папа и лекарь, пожилой мужчина плотного телосложения. Папа что-то крикнул и буквально оттащил меня от кровати, крепко прижав к себе. Услышав голоса, мама вздрогнула и слегка приоткрыла глаза. Доктор же наклонился к больной и начал осмотр.

— Господин Прайд, — произнес он спустя некоторое время с легким недоумением, — когда я