Филоненко Ольга - Одержимые удачей Страница 3

– А зачем ты ее раздел?

– Что?!! – Илья обалдело взглянул на женщину. На ней и впрямь не было ни нитки! Берестов машинально отметил, что спасенная внешне похожа на эвенку: со специфическим цветом кожи и чертами лица. И, вероятно, она молода – от силы лет двадцать, не больше. Илья нахмурился, пытаясь вспомнить, была ли на ней одежда, когда он тащил ее от камня. Вспомнил. Покраснел. Поспешно сорвал с себя измазанный землей, мокрый, местами порванный армяк и накинул на незнакомку. Она пошевелилась, приходя в сознание. Села, взглянула непонимающе, нахмурила черные, изогнутые луком брови, словно вспоминая.

– Так где ты ее взял? – переспросил Василий у Ильи.

– Она звала на помощь… Лежала там, у камня.

– У какого камня?

– Да вон у того… – Берестов осекся. Камня не было. – Как же так! – забормотал он и рысцой рванул к знакомому месту, подсознательно ожидая возвращения головной боли. Но боли не было. Как не было и камня-капли. Ни следа. Вернее, если след и был, он уже скрылся под водой. Берестов пошел по пояс в воде, балансируя на скользком дне, загребая руками мутную холодную жижу, будто и впрямь надеялся разыскать пропажу.

А Дженкоуль обернулся к незнакомке.

– Ты кто?

– Не помню, – по-эвенкийски ответила она и потерла лоб, будто у нее вдруг разболелась голова.

Спасенная Ильей девушка так и не вспомнила, кто она и откуда. Имя ей дал Берестов. Он назвал ее Евдокией, Дуней, Дуняшей. В стойбище Дженкоулей решили, что она – дочка Лючеткана, чья кузница находилась как раз на месте "кручины" – так эвенки называли тунгусскую катастрофу. В общем, девушку нарекли Дуней Лючеткан и на том успокоились – тунгусам было не до выяснения биографии незнакомки, им и без того хватало забот. Легкие берестяные чумы раскидало воздушной волной, поломало. Большая часть оленей разбежалась, несколько лабазов, где хранилась зимняя одежда и турсуки с мукой, сгорели. К счастью, люди не пострадали. Большинство из них во время взрыва на какое-то время потеряли сознание, но вскоре пришли в себя, хотя у них еще долгое время наблюдались последствия контузии: временная потеря слуха и очумелые, неадекватные движения.

Берестову ничего не оставалось, как взять на себя заботу "о сироте", тем более что их обоих с первого же дня неудержимо влекло друг к другу. К началу зимних морозов они поженились и обосновались в Ванаваре.

По зимнику их навестил Василий, который считал себя кем-то вроде свата, нагло делая вид, что это именно он отыскал Илье жену. Берестов посмеивался, но не возражал.

Василий приехал под вечер, обиходил оленей, отужинал, выпил чаю, а затем с таинственным видом вытащил из-за пазухи маленький холщовый мешочек. Раскрыл, аккуратно высыпал содержимое на край стола.

– Что это? – удивился Илья. – Ржавчина какая-то… Ты зачем эту грязь сюда приволок?

– Много ты понимаешь! Грязь! – фыркнул тунгус. – Это земля. С ямы.

– С какой такой ямы? И не земля это вовсе. По виду ржавчина и ржавчина! – возмутился Берестов.

Дуня оторвалась от возни возле печи и заинтересованно приблизилась к столу. Посмотрела. Ахнула. Закричала на Дженкоуля, обещая ему немедленный гнев Огды, если он сей же миг не уберется из дома вместе с землей. Ошарашенный ее напором эвенк не сопротивлялся, позволив вытолкать себя за порог. Причем вместе с ним во дворе оказался и стол. Пораженный Илья просто не узнавал своей всегда такой спокойной и выдержанной жены.

– Дуня, ты что?! – только и сумел вымолвить он.

– Он притащил смерть в наш дом! – прошипела она. В ее узких глазах стояла такая ярость, что Илье вдруг стало страшно.

Василий растерянно мялся во дворе, не зная то ли обижаться, то ли прощение просить. И тут Илья обратил внимание на выставленный Дуней за порог стол. Там, где его касалась "ржавая" земля, он начал светиться светло-зеленым фосфорным светом, что в ночной темноте выглядело довольно зловеще. Берестов подошел ближе, не сводя взгляда со странного свечения.

– Что это?

– Я же говорю, земля из ямы, – вполголоса повторил Василий, опасливо косясь на застывшую на пороге Дуню. – Я по осени пошел оленей искать, в те места забрел, где кручина случилась. Там много молзя (леса) выворотило, комлями наружу… Тукала (землю) утащило… – от волнения Василий начал путать русские и эвенкийские слова. – Помнишь, где нас с тобой накрыло? Если от того места на полдень ходить, там яма большая. По краям земля чудная – ночью светится. Шаман говорит, кручина произошла оттого, что звезды с неба упали. Много звезд упало – сколько пальцев на руке, а то и больше… Звезды сгорели, а следы остались… Я собрал мало-мало тукала (земли). Тебе принес показать… Светится…

Илья осторожно дотронулся до мерцающего следа. Кончики его пальцев тоже начали светиться.

Дуня сбежала с крыльца, вцепилась ему в руку, взглянула умоляюще:

– Надо закопать. Поглубже. В землю.

– Кого? Василия? – мрачно пошутил Илья.

– Стол, – не поддержала шутки Дуня. – Стол надо сейчас же сжечь, а пепел закопать. И землю эту закопать. И руки мыть. Много раз. Золой как следует оттирать. А ему, – она указала на тунгуса, – всему мыться. Несколько раз воду буду греть. А вы стол жгите. – Она поспешно скрылась в доме. Друзья переглянулись и занялись разведением необычного костра…

Потом Илья несколько раз допытывался у жены о причинах ее странного поведения, но она только твердила:

– Это смерть была. Я почувствовала, – и Берестов прекратил бесполезные попытки.

Минула зима, наступило короткое таежное лето.

Однажды к Илье привезли подстреленного Федора Дженкоуля – старшего брата Василия. Как уж тунгус нарвался на пулю – случайно или нет – Берестов выяснять не стал. Он – фельдшер, его дело – лечить, а не дознание проводить. В общем, Илья извлек пулю и наложил швы. После операции он вышел из избы на крыльцо и вдруг услышал громкие голоса, доносящиеся от поленницы. Один голос принадлежал Дуняше, а второй одному из тунгусов-охотников, что принесли раненого. Дуня и охотник говорили на повышенных тонах, но о чем именно Илья не уловил – они говорили по-эвенкийски очень быстро, а Берестов знал местный язык через пень колоду. И все же по интонациям он понял, что Дуня вроде обвиняет, а охотник в ответ угрожает ей. Илья встревожился и пошел на голоса. Он обогнул дом и увидел, что тунгус замахивается на девушку ножом. Илья оцепенел от ужаса, понимая, что уже не успеет вмешаться и предотвратить трагедию. Как в страшном сне он глядел на приближающееся к беззащитной шее Дуни иззубренное лезвие. Он хотел закричать, но не издал ни звука. Хотел сделать шаг, но ноги будто окаменели. Он мог только бессильно стоять и смотреть, как убивают самое дорогое для него существо на свете…