Песах Амнуэль - Что там, за дверью? Страница 30

— Его убили, — сказал Нордхилл. — Не спрашивайте меня как — я не знаю.

— Вы не говорили об этом раньше, — заметил Каррингтон.

— Меня не спрашивали, — огрызнулся Нордхилл. — А если бы я сказал, что мне открылся дух, — мне поверили бы? Меня и без того упекли в бедлам…

— И вы сделали все от вас зависящее, чтобы вас упекли именно в этот бедлам, а не в какой-нибудь другой, — не удержался от замечания Каррингтон.

— Господа, — вмешался в разговор доктор, — полагаю, нам нужно прервать допрос. Я предупреждал…

Похоже, это действительно было так: голова юноши поникла, тело расслабилось, и он непременно упал бы, если бы санитар, наблюдавший за несчастным, не подхватил Нордхилла и не опустил на пол, прислонив к стене. Альберт еще не совсем отключился от реальности, но члены его ослабли, тело было похоже на куль с мукой, такой же тяжелый и неповоротливый. Сознание уходило из его глаз, и мне почему-то показалось, что взгляд Нордхилла отразил смертную тоску и какой-то мучительный процесс, происходивший в его мозгу на наших глазах. Будто он понимал, что уходит, и почему-то вообразил, что уходит навсегда, жизнь вытекала из него, вся жизнь, а не только сознание, медленно отбираемое лекарством.

— Пойдемте, господа, — решительно сказал Берринсон. — Альберт будет спать не меньше суток, лекарство, как видите, начало действовать.

— Не уходите, господа, — послышался низкий решительный голос, и все мы огляделись в поисках источника звука.

— Не уходите, разговор наш только начинается, — сказал голос, и я с ужасом, какого не испытывал много лет, понял, что говорит Нордхилл. Точнее, что-то говорило, пользуясь телом этого человека. Нордхилл, безусловно, спал — нет, пожалуй, находился в том пограничном состоянии между явью и глубоким лечебным сном, когда мозг уже не в состоянии реагировать на реальность и погружается в себя, будто в глубину не освещенного солнечным светом океана, где плавают чудища памяти, пытающиеся подать собственный голос.

— Что? Кто? — сказал Каррингтон, а доктор быстро подошел к Нордхиллу и, приподняв ему полузакрытые веки, заглянул в глаза. Не знаю, что Берринсон увидел в этом погасшем взгляде, какое видение явилось ему, но доктор неожиданно сделал шаг назад, натолкнулся на вставшего со своего места инспектора, и оба они едва не упали, с трудом удержавшись на ногах.

— Я вызываю вас, я хочу говорить с вами, я хочу спросить вас, — мрачный низкий голос заполнил пространство комнаты, он не отражался от стен, а застревал в них, звук повисал на сером войлочном покрытии черными неровными письменами, и каждое сказанное слово будто застывало навеки, как надпись на кладбищенском памятнике. Это было странное ощущение и странная, никогда прежде меня не посещавшая зрительная иллюзия.

— Альберт, — сказал доктор, склонившись над пациентом, — вы слышите меня?

— Я вызываю, — продолжал голос. Говорил, вне всякого сомнения, Нордхилл, я видел, как шевелились его губы, как напряглась его гортань, как побелели костяшки пальцев, когда он сцепил ладони намертво, будто замком заперев себя в пространстве, откуда что-то говорило с нами и чего-то от нас требовало.

Первым моим желанием было бежать от этого голоса, из этой мрачной комнаты. Ноги сами понесли меня к двери, но я взял себя в руки — никто, кроме меня, не понимал и не мог понять происходившего. Ан… Черт возьми, разве я не ожидал если не чего-то подобного, то какого-то иного знака, разве я не делал все от меня зависевшее, чтобы этот знак был подан’ И теперь разве мог я оказаться слабым, разве мог позволить естественному человеческому страху перед неведомым овладеть мной? Разве я мог упустить единственный представившийся мне случай узнать наконец правду о том мире, куда мы все попадем в конце жизненного пути?

И разгадать тайну гибели бедной Эммы.

Я повернулся, подошел к Нордхиллу, отодвинул в сторону доктора (ничего не понявший Берринсон посмотрел на меня с удивлением и попытался ухватить за локоть, но я отбросил его руку) и опустился на колени. Альберт смотрел на меня чужим взглядом, у него даже цвет глаз изменился — вместо карих радужки стали ярко-голубыми, как небо в летний полдень. Из глубины сознания Нордхилла на меня смотрел другой человек, и это его голос мы слышали — Альберт, вне всякого сомнения, вошел в медиумическое состояние, и помогло ему в этом скорее всего назначенное доктором лекарство.

— Спрашивайте, — сказал я. — Я готов отвечать.

— Это дух сэра Артура Конан Дойла? — произнес гулкий бас.

— Да, — сказал я и услышал, как за моей спиной громко фыркнул инспектор Филмер.

— И дух старшего инспектора Каррингтона тоже здесь?

— Да, — повторил я и услышал на этот раз протестующий возглас бывшего полицейского. Я не стал оборачиваться, только махнул рукой, чтобы мне не мешали.

— Скажи, дух, знаком ли ты в своем мире с женщиной по имени Эмилия Кларсон?

— Да.

— Я вызываю ее. Она не приходит. Почему?

— Она мертва, — сказал я. — Если бы ты вызвал ее вчера, она могла бы тебе ответить. Почему ты не вызывал ее?

— Мертва, — повторил голос, не собираясь, похоже, отвечать на мой вопрос. — Как это произошло?

— Ее убили, — коротко отозвался я.

— Как? — настаивал дух.

— Ее ударили по голове.

— Чем? Была ли это бейсбольная бита?

Бита? Я обернулся и посмотрел на инспектора, следившего за моей странной беседой с видом скорее безумным, нежели внимательным. Я не стал повторять вопроса, Фил-мер прекрасно его слышал.

— Да, пожалуй, — пробормотал он. — Очень похоже. Ко откуда…

— Да, — повторил я, и дух немедленно задал новый вопрос:

— Орудие преступления обнаружили?

— Нет, — сказал я. — Оно исчезло.

— Так, — произнес дух с непонятным удовлетворением. — Это мы выяснили.

— Кто ты? — вклинился я со встречным вопросом. — Почему ты спрашиваешь об Эмилии? Наверно, ее душа еще бродит где-то поблизости, прошло мало времени после ее смерти…

Послышалось ли мне или действительно дух усмехнулся? Мгновение спустя в комнате раздался хриплый смех человека, убедившегося в тупости собеседника.

— Дух сэра Артура Конан Дойла… Смешно. Ты не можешь решить эту простенькую задачу? Этот небольшой логический казус? Значит, зря я вызывал именно тебя. Каррингтон! — неожиданно воззвал дух. — Джордж Каррингтон! Если ты слышишь меня, приди и ответь на мои вопросы!

Я обернулся. Бывший полицейский сидел с видом бледным и удрученным, будто только что услышал в суде оправдательный приговор убийце, зарезавшему собственную мать. Он не боялся, чего можно было бы ожидать в столь для него необычной ситуации, не пришел в недоумение и не был растерян. Все-таки он был человеком действия, принимавшим решения в зависимости от реального развития событий, какими бы неожиданными эти события ни оказались.