Юрий Леж - Перевертыш Страница 31

— Ты, главное, не тушуйся, — попросил Мишин, заметив, как вздрогнул Пан, услышав душераздирающий стон, доносящийся из-за одной двери.

Они шли узким, слабо освещенным коридорчиком, низкий потолок которого и так давил на непривычного Пана, а тут еще этот стон.

Капитан Мишин, усмехнувшись, с силой распахнул дверь. За маленьким столом, заставленным тарелками с бутербродами и сырыми яйцами, бутылками с сельтерской водой, сидел невысокий, пожилой уже человечек в форме со старшинскими погонами, и, не отрывая глаза от раскрытой книги, вдумчиво, чувственно и очень душераздирающе стонал. Увидев вошедших, старшина не торопясь положил на стол книгу, встал и отрапортовал, козыряя:

— Старшина Вилков! В голос вхожу, товарищ капитан госбезопасности.

— Не напрягайся уж очень, — посоветовал капитан, — тебе еще кричать придется до вечера. От жуткой боли при бесчеловечных пытках.

— Покричим, как надо, — ответил старшина. — А для голоса еще очень полезен коньяк, товарищ капитан госбезопасности.

— Будет тебе коньяк, — усмехнулся Мишин, выходя из комнаты. — Но — в очень умеренных дозах…

Ошеломленный Пан последовал за капитаном дальше по коридору, на ходу выслушивая лекцию о «маленьких хитростях» допросов «первой степени» с психологической обработкой.

— Ты что же, Пан, думаешь, реальные подследственные будут так художественно, а главное, во время, стонать? Или орать от нестерпимой боли именно тогда, когда мимо их «допросной» поведут нужного подследственного? — капитан засмеялся. — Для таких случаев и держим этого артиста. Он в театре своем прогорел на почве пьянства. Ну, а тут ему и работа почти по специальности, и с пьянством строго, только для поддержания жизненного тонуса.

Я сейчас буду работать с твоей мулаточкой, тебе, вообщем-то, в допросной делать нечего, языка ты все равно не знаешь, а вот подыграть мне сможешь, — продолжил Мишин. — Думаю, она тебя запомнила, хотя бы потому, что было это совсем недавно, да и ты не простой местный парнишка. Вот на этом и попробуем поиграть…»

Щадя молодую психику, Мишин не стал рассказывать Пану, что мулатка-«Мартышка» провела ночь и вот уже почти половину дня в бетонном мешке два на два метра, с дырой в полкулака в полу вместо нормального туалета, с синей лампочкой, забранной в металлическую сетку, под потолком, горевшей непрерывно. Её накормили только один раз, вбросив прямо на пол камеры два куска черного хлеба. Про воду будто бы забыли. И все это время внимательно наблюдали за поведением задержанной. Но… наблюдать оказалось не за чем. Мулатка не нервничала, не пыталась, как многие из задержанных вместе с ней, требовать адвоката, не стучала в дверь. Она даже не передвигалась по камере, пусть и в таких ограниченных пределах, как два шага туда-обратно. Полночи она простояла у стены даже не покрывшись мурашками, хотя в бетонном мешке было гораздо прохладнее, чем на улице, а привезли «Мартышку» из борделя в коротенькой юбочке, фасонной блузке, облегающей тело и трусиках. Вторую половину ночи и все утро «Мартышка» сидела на корточках, прислонившись к бетону, как заправская зечка, и тупо, не шевелясь, глядя перед собой.

Такое поведение в чем-то даже не удивило капитана, он сразу припомнил, что сама «Мартышка» рассказывала о собственном происхождении из деревенской семьи. По опыту капитан знал, что деревенские, особенно молодежь, легче и спокойнее внешне переносят заключение. И неподвижность для них более естественное состояние, чем для городских жителей, большую часть времени проводящих в движении. Но тут же ему доложили еще об одном факте, взволновавшем его гораздо больше. «Мартышка» ни разу почти за восемнадцать часов не воспользовалась пусть и унизительными, но «удобствами» в камере. Это было противоестественно, тем более, что, по наблюдениям надзирателей, под себя она тоже не ходила. Впрочем, это был уже вопрос к специалистам по человеческой физиологии в чрезвычайных условиях, и капитан в тот миг остро пожалел, что до сего момента так и не нашел доверенного врача по женским делам. К сожалению, в военном госпитале работали отличные полевые хирурги и анестезиологи, но вот гинекологией никто из них даже в качестве внеслужебного досуга не увлекался, а приглашать первого попавшегося специалиста из города значило полное нарушение секретности операции, уже санкционированной Москвой. Ну, в самом деле, не ликвидировать же местного врача просто потому, что он обследовал местную же женщину.

Все утро, занимаясь навалившейся, после вчерашнего, бумажной текучкой, Мишин пытался построить варианты ведения допроса «Мартышки», исходя из её странного поведения, но никак не мог сосредоточиться и понять, о чем же главном следует её спрашивать. В конце концов, капитан решил положиться в этом изначально темном деле на народный «авось» и свою интуицию, а так же на участие в допросе Пана, что должно было бы стать для «Мартышки» неожиданностью, выбить её из равновесия.

Капитан довел снайпера до очередной комнатки, отомкнул её своим ключом. В комнате, кроме двух табуретов не было ничего, даже пепельницы и прикрытого куском фанеры ведра, заменяющего туалет в большинстве камер предварительного заключения. Зато на одном из табуретов присутствовал телефонный аппарат, а возле него лежало белое, свежее вафельное полотенце.

Капитан кивнул на свободный табурет.

— Садись, Пан, кури, пепел, окурки — прямо на пол, и жди моего звонка. Что бы я не сказал, выходишь из комнаты налево, через три двери моя допросная, стучать не надо, просто входи, ну, там скажешь что-нибудь, что в голову придет.

В дверь комнаты после короткого стука и разрешения от капитана вошел солдат с маленьким ведерком в руках. Пан вспомнил, в таком же ведерке в борделе держали лед и бутылку шампанского. Но в этом ведерке льда не было, да и шампанским из него не пахло. Пахло свежей, только-только сцеженной кровью.

Капитан отпустил посыльного и, предварительно выглянув в коридор, не задержался ли тот у двери, продолжил:

— Перед тем, как идти ко мне, взлохматишь волосы, сделаешь десяток отжиманий, или даже побольше, что бы дышалось тяжело, обмакнешь в кровь руки и на ходу будешь вытирать их полотенцем. Понял?

— Мама родная, — сказал Пан, но тут же опомнился: — Так точно, Пал Сергеич, понял.

— Вот и молодец, Пан, — сказал Мишин. — Очень надеюсь на твою находчивость. Ах, да, мулаточку свою сделай вид, что не узнал, ладно?

Пан только кивнул в ответ.

Капитан положил руку на плечо парня и постарался заглянуть ему в глаза:

— Не все тебе могу сказать, Пан. Но — у нас нет времени, что бы разговорить эту девчонку. А она знает что-то очень и очень нужное нам. Вот — не могу больше сказать. Но — ты взрослый человек и — штурмовик. Очень на тебя надеюсь.