Курсант: Дело душителя - Рафаэль Дамиров Страница 33

Актеры оживились. Проиграли какую-то сцену из жизни дворянской семьи и замерли. Финальная сцена почти кончилась, а выстрела все равно нет.

Бах! — наконец, прогремел он. На сцену выходит дворецкий и говорит:

— Тут такое дело… Савелий Прокопич застрелились!

Немая сцена, конец. А режиссер опять недоволен, ногами топочет, волосы “банановые” на себе дергает, и Мищенко опять костерит за нерасторопность. Мол, пока выстрела ждали, дворецкий, что должен был объявить после него о суициде, чуть сам от старости не умер.

— Заново! — скомандовал режиссер, вытирая цветастым платком лоб.

Актеры снова забегали, роли заиграли, стараются, руками машут и с мимикой фразы громкие и пафосные в зал выбрасывают. Наконец, нужная сцена отыграна. Но выстрела опять нет. Актеры потянули еще чуть-чуть время, перебросились несколькими фразами в тему, но не по тексту, ждут выстрела, а его все нет.

Тогда выходит дворецкий и говорит:

— Тут такое дело… Савелий Прокопич повесились!

Бах! — тут раздаётся злосчастный выстрел. На сцене немая пауза, а дворецкий, не растерявшись, невозмутимо добавляет: “И застрелились”.

Все согнулись пополам. Смех стоял такой, что рев режиссера стало слышно лишь спустя несколько минут.

После такого Мищенко был изгнан из-за сцены, и стартовый пистолет перепоручили молодому актеру с шевелюрой Элвиса Пресли. Сам же актер напоминал, скорее, Раскольникова — гордыня и презрение к тленности мира так и перли от его внешнего вида. Хотя это, может, он в образе был, и я зря наговариваю на парня.

Наконец мне удалось вставить свои пять копеек:

— Товарищ режиссер, — я подошел к старшему. — Как нам найти Зинченко Галину Павловну?

— Что за безобразие? Почему посторонние на площадке? — так как актеры продолжали хихикать и не могли сдержать эмоций, режиссер решил выместить злость на мне.

И показательно, и все увидят, что не лыком шит.. К тому же репутация его и авторитет не подмочатся. А если уже подмочились, то просохнут точно быстрее.

— Как вы сюда попали? — распалялся режиссер. — Если вы поклонник этой бездарности, то попрошу не отвлекать меня по пустякам.

— Я не поклонник, я…

— А-а-а!… — режиссер картинно всплеснул руками, будто хотел взлететь. — Я понял… Вы пришли за нее просить. Заступничек. Только знайте все! — он поднял указательный палец вверх и нарезал им невидимые круги.— Товарищ Цинкерман не продается! Прочь из театра!

Я подошел вплотную и, чуть наклонившись, прошептал, чтобы никто из труппы не услышал:

— Слышь, ты, Гайдай недоделанный, мы из органов, — я кивнул на психологиню, достал корочки и аккуратно, почти под сценой ткнул ими под нос Цинкерману, — которым лучше оказывать всяческое содействие, иначе это может быть расценено как препятствие следствию. Говори, где Зинченко. У нас по долгу службы дело к ней крайне срочное. Можно сказать, государственной важности.

— Товарищ… — залепетал режиссер.

— Петров моя фамилия.

— Товарищ Петров, простите звание не разглядел… Что же вы сразу не сказали? Да я же с радостью вам на Галину, эту, чтоб ее, Павловну укажу. Ну наконец-то органы наши компетентные не только ее муженьком заинтересовались, но и ей самой. А я изначально говорил директору, что гнать надо таких людей из партии и театра. Вот не слушали Цинкермана!

— Ваше мнение мы учтем, — деловито кивнул я. — Так где нам найти актрису?

— Да в гримерке она, скорее всего, своей рыдает, что роль главная не досталась. А у нас все по-честному! — затряс поднятым кулаком Захар Николаевич, — Если бездарь — то изволь на втором плане лямку тянуть или декорации выносить, на сцену между действиями. Пройдемте, товарищи, я вас с удовольствием провожу к Зинченко… – смакуя момент, чуть ли не по слогам произнес режиссер.

Глава 14

— Вот, — режиссер указал на одну из множества дверей в тесном коридорчике. — Гримерка нашей звезды, чтоб под ней сцена горела и оркестровая яма ее проглотила, прости господи…

Последние слова Захар Николаевич произнес вкрадчиво, будто боялся, что его услышат через дверь. Он даже в нее не постучал, предоставив сие действо нам:

— И гримерка у нее отдельная. Ну ничего, это мы скоро исправим. У нас отдельная гримерка была только у товарища Попова, в Москве который сейчас в кино снимается, так он народный артист СССР, между прочим. Заслужил. Что ж, я вам более не нужен? Простите, господа, тогда удаляюсь, репетиция идет, и премьера на носу.

— Какие мы вам господа? — я посмотрел на Ожегову, такое обращение к нам ее ничуть не задело, а мне пришлось формально соблюсти местный “советский этикет” и предъявить за “оскорбление”.

— Ой, простите-простите!.. Товарищи! Да, конечно, товарищи! Из образа, знаете ли, не вышел. Мы часто в театре разговариваем друг с другом фразами из той эпохи, в которой пьесы написаны. Для слияния с ролью, так сказать. Прочувствовать веяние прошлых лет изнутри. Всё, ушел, прощайте!

Я постучал в дверь, на которой красовалась золотистая табличка: “Зинченко Галина Павловна”. В ответ тишина. Постучал еще — никакой реакции.

Толкнул дверь и вошел внутрь. Что-то мелькнуло перед глазами. Еле успел пригнуться. Мимо головы просвистел женский сапог, скорее всего, из реквизита. Вот черт! Если бы не реакция, в лоб бы точно получил. Метко швыряет. Я вспомнил про Светлану и оглянулся, но она за мной не очень спешила, так что с ней все было в порядке. Что ж. Сапоги у меня еще ни разу над головой не летали. Сразу вспомнился мульт про Фунтика.

— Вы кто такой? — вместо извинений бросила мне дама забальзаковского возраста с сигаретой в мундштуке. Она сидела на атласном диванчике с резными и кривыми, как у мопса, ножками. Рядом на тумбочке початая бутылка грузинского вина. Лицо ее напоминало киношную ведьму, но не было отталкивающим: чуть крючковатый нос, пронзительные глаза непонятого цвета, аккуратно выщипанные тонкие дуги бровей и слой театрального грима.

Актриса явно меня не узнала, за последнее время одноклассник ее сына слишком уж изменился. Да и в школе она появлялась нечасто, родительские собрания пропускала, может, потому и вырос сынок балбесом.

— Спокойно, Галина Павловна, — я достал удостоверение и просто показал красный лидерин, не раскрывая. — Мы из милиции.

— Из милиции? — нахмурилась дама, закинув ногу на ногу, чуть