Гром над городом - Ольга Владимировна Голотвина Страница 34

торговую науку. А я крутился вокруг Тамри и сердил этим деда. А тут стряслась беда: умер Баргу-дэр. И тут же выяснилось: все деньги, которые из казны получал, он тратил на какие-то научные опыты. Еще и мало ему было, он заложил дом и влез в долги. Тамри, бедняжка, продала наряды, которые им с сестрой отец дарил, даже книгу семейную продала – ту самую, за которой сейчас Райши-дэр приехал. И все равно получилось, что придется ей сестру продать в рабство. Или самой – в невольницы...

Ларш молчал, чтобы не спугнуть неожиданной откровенности друга. Он уже понял, что приезд наррабанца разбудил в душе Арризара старое горе. Пусть уж выговорится...

– Мне как раз дед дал денег – рассчитаться за товар. А я по пути к торговому партнеру заглянул к моей ласточке. Она разрыдалась у меня на груди. Я не выдержал и отдал ей все дедовы деньги, там много было...

– И дед разгневался?

– Не сразу. Я ему соврал, что меня в переулке ограбили. Приставили к горлу нож и срезали кошель. Своей ласточке я велел молчать о том, откуда деньги взялись. Но дед все же как-то прознал. Вот тогда разъярился – страшно вспомнить! Потребовал, чтоб я первым же кораблем вернулся в Аршмир. Я подчинился, чтоб его хуже не злить, даже с Тамри на прощанье не повидался. Думал: дед позлится, да и простит меня. Тогда и выпрошу разрешение жениться... Да не вышло. В Нарра-до после моего отъезда вспыхнула болезнь... в Наррабане ее называют серым кашлем, а как у нас – не знаю. И умерла моя роза наррабанская. Младшую сестру болезнь не тронула, а Тамри... эх! Через Шерката передала мне, умирая, подарок. Я с этим подарком никогда не расстаюсь. И дешевенький, а для меня дороже королевских сокровищ.

Чуть помолчав и успокоившись, Арризар продолжал:

– Почти тогда же от этой болезни умер и дед. Так и не успели мы помириться. В завещании он все состояние отписал Шеркату, а мне – ежемесячное содержание, только-только не сдохнуть... Ну и ладно! Мне семьей не обзаводиться, детей не кормить – проживу как-нибудь! Только вот Райши-дэр приехал, сердце разбередил... Слушай, Спрут, помог бы ты ему купить эту книгу, а? Пусть она в семью вернется!

– Не обещаю, но попробую, – растроганно кивнул Ларш. – Книга не моя, но погляжу, что тут можно сделать.

* * *

Алки взял Сверчка в напарники, и они весь день промотались по городу. Заходили с заднего двора в кабаки и харчевни, навещали старьевщиков и хозяев постоялых дворов. (Завернули и на тот постоялый двор, где еще недавно работал Сверчок, и бывший хозяин глядел на парнишку с почтением и опаской.)

При себе у «лис» был портрет Гвоздодера, два года назад нарисованный Авитой.

– В Аршмире хватает ворья, своего и заезжего, – сказал Алки напарнику. – Но Гвоздодер уж очень ловко замки ломает, не нужен нам под боком такой мастер. Опять-таки каменоломня... раз поймали тебя, так кирку в лапы – и работай! А он, понимаете ли, бегать вздумал! Будет теперь хвастать: мол, ничего страшного в этой каменоломне нет, захотел – и упорхнул! Молодое дурачье уши развесит и нас бояться перестанет, а вор должен страх иметь! Да и просто обидно нам два раза одну работу делать, ведь мы этого гада уже поймали два года назад.

– Два года назад еще и «лисьего» десятка не было, – попробовал Сверчок поймать напарника на ошибке.

– Тогда был десяток Аштвера, – не дал себя сбить Алки. – Вот мы Гвоздодера и прижали: я, Говорун и Даххи... Говорун в шестом десятке сейчас, не пошел в «лисы». На горячем прихватили ворюгу: он ночью в лавку залез, а занавески плотно не задернул. Мы с улицы заметили, что в окне мелькнул огонек свечи...

– Гижер говорил: если сейчас поймаем Гвоздодера, всему десятку награда выйдет...

– А ты Гижеру скажи: дескать, не спеши рыбку потрошить, рыбка еще в море, а море – за горою... Так, приятель, стой здесь и жди. Дальше я один.

«Опять!» – хотел с досадой воскликнуть Сверчок. Но сдержался, промолчал. Остался подпирать забор в узеньком переулке. Алки свернул за поворот – и был таков.

И ничего не возразишь! Алки не к девчонке пошел, а «птичек слушать». Сверчку уже успели объяснить, что у каждого свои осведомители. Если к полезному человечку водить то одного стражника, то другого, рано или поздно по городу слух пойдет, что этот человечек «поет» для «крабов» и «лис». А полезному человечку такая слава ни к чему. Они осторожные, человечки-то...

Вернулся Алки, чем-то заметно огорченный. Сказал:

– Дело к вечеру. Перекусим по-быстрому – и в Дом Стражи.

Перекусили в харчевне «Петушиный крик», съели по лепешке с рыбной начинкой. Хозяин замахал было руками: мол, что вы, парни, за такой пустяк я с вас денег не возьму... Но Алки молча кинул на стол три медяка и потащил Сверчка за дверь. За дверью сказал:

– С этим гадом расплачивайся. Шепнули мне, что он не только нашему десятнику чирикает, но еще и на нашего брата жалуется, если что не так...

– А что не так? Он же сам предложил...

– Сам, не сам... Да пусть подавится той медью. От осторожности еще никто не помер...

В Доме Стражи оба привычно поднялись на второй этаж, вошли в кабинет и были встречены знакомым окриком:

– Вазу не разбейте!

– Да когда ж ее отсюда заберут... – с досадой бросил Алки.

– И не говори, – вздохнул десятник. – Мне эта ваза уже мерещится – разбитая, в осколках... Ладно, есть что-нибудь про Гвоздодера?

Сверчок, стараясь не привлекать к себе внимания, шмыгнул к окну.

На подоконнике вновь сидела Авита. Сверчок встал рядом, глянул во двор, на высокую поленницу меж стеной и забором. Не то чтобы ему это было интересно... просто парнишка старательно делал вид, что ему совсем, вот совсем не хочется встрять в разговор старших и самому рассказать, что́ они с Алки видели и слышали.

Алки тем временем докладывал командиру, что «Плясунья-селедка» притихла, хозяин разогнал самых подозрительных молодчиков, в кабаке разом опустело, только живущие по соседству пьянчужки заходят, тянут пиво. Для стражи там сделалось скучно. Зато старьевщица Мартышка взяла от матросов с «Золотой чайки» на хранение какие-то вещи на три дня, так не контрабанда ли?

– Надо сказать командиру первого десятка,