Станислав Рем - Пропавшая экспедиция Страница 34

— А в первый раз Дмитриев к вам приехал…

— В конце октября шестьдесят восьмого.

— Нашли что-то существенное? — поинтересовался Рыбаков у профессора.

— Точнее будет сказать, пытаюсь нащупать. — Урманский взъерошил на голове седую прядь волос, остатки былой роскоши. — В сентябре Иван Иннокентиевич возвращается в Благовещенск. Тут он знакомится с Дмитриевым. Вопрос: как? Дмитриев ещё не работает в институте. Он придёт только во втором семестре, и то по протекции академика. Что их могло объединить?

— А если тот захотел стать преподавателем? — парировал майор.

— И сразу в мае уйти «в поле»? Не приняв ни одного зачёта? Простите, но, как говорят в таких случаях: не клеится. Я перед отъездом поднял архивные документы. Ведомости 1969 года. Пары проводил именно Дмитриев. А вот экзамены принимал не он. Для аспиранта это ненормально! Вообще у меня такое чувство, будто Дмитриев пришёл в вуз не ради аспирантуры, а с какой-то иной целью. И Иван Иннокентиевич про эту цель знал. А если сопоставить, что они встретились после второй археологической экспедиции, то вывод напрашивается сам собой: именно Колодников был заинтересован в том, чтобы Дмитриев пришёл в вуз, а не наоборот. — Александр Васильевич хотел было остановиться, но что-то подтолкнуло продолжить: — Я пересмотрел на истфаке отчёт по второй экспедиции Ивана Иннокентьевича. Её чересчур быстро свернули. В течение трёх дней. Как только Иван Иннокентиевич вышел на Нору. Может, я не прав, но, судя по всему, академик нашёл некий артефакт, который ему не позволили исследовать. Точнее, два артефакта. Если учесть, что Дмитриев начал поиски с Граматухи. А ещё точнее, три. И третий находится на Гилюе.

— В дневниках что-нибудь об этом есть? — Сашка смотрел на вдову.

Та повела узкими, худенькими плечиками:

— Не припомню ничего подобного. На всех страницах речь идёт исключительно о Граматухинских находках. Могильники, места стоянок. Больше ничего.

— И тем не менее уверен: Иван Иннокентиевич что-то нашёл, — твёрдо стоял на своём Урманский. — Что-то такое, что не мог вывезти. А мог только осмотреть, исследовать. И этого ему не позволили сделать. Вот потому он, грубо говоря, и воспользовался Дмитриевым.

Рыбаков встал, сунув руки в карманы, прошёл к окну:

— А почему посмотрели только отчёт?

— Материалов нет, — тут же отозвался Урманский. — Ни странички. Всё вывезли в Москву. В Академию наук. В том же шестьдесят восьмом.

Сашка обвёл взглядом присутствующих:

— Вы понимаете, что означают подобные выводы? Только одно: против академика Колодникова в шестьдесят восьмом году выступило не что-то, или кто-то, а само государство. Под названием СССР. А сие означало одно: судьба Дмитриева, если, как вы выразились, им воспользовался академик, была предначертана. Остаётся ответить на один вопрос: так ради чего умерли Дмитриев и брат моего отца?

Щетинин распахнул оконные створки нараспашку. Хотя свежести это ни придало. Даже, наоборот, с нагретой, пропеченной солнцем улицы имени 50-летия Октября жар горячей волной заполнил кабинет. СЧХ откупорил бутылку минеральной «Амурской» и принялся с жадностью пить прямо из горлышка.

Дверь приоткрылась.

— Звал? — Донченко мягким шагом проник в помещение. Даже шороха подошвы не было слышно.

«Вот мерзавец, — с восхищением подумал Щетинин, ставя бутылку на подоконник, — умеет ведь. Рысь, да и только!» Однако вслух произнёс другое:

— Садись. Видишь на столе чистые листы бумаги? Для тебя. В отпуск пойти не хочешь?

— Грешно смеяться над больными людьми. — Донченко вытянул под столом длинные, жилистые ноги. — Какой год прошу дать в июле и никак не допрошусь. А тут… Что сдохло в нашем лесу на этот раз?

— Вот про лес ты правильно сказал. Прямо-таки в точку. — Серёга с любопытством проследил в окно за скрывшейся в зелени листвы длинноногой девушкой. — Именно туда я тебя и хочу отправить. А если получится, то и не одного.

Фигура опера напряглась:

— Снова зеки сбежали?

— Типун тебе на язык. Я же говорю — в отпуск. Но своеобразный.

— Выкладывай.

СЧХ прошёл к столу, взял папку с личным делом Гаджи, положил её перед следователем.

— Наш бывший сотрудник. Убит. Совсем недавно. В связи с тем делом, по которому мы «просвечивали» парочку в Моховой. — Рука Щетинина снова потянулась к столу и положила перед капитаном новые листы. — А вот информация о той парочке. Как видишь, ребятки непростые.

— Ни хо-хо себе… Солидно. Но они же вылетели в Москву.

— Они — да. А вот их дублёры сегодня воспользовались самолётом. И вылетели не куда-нибудь, а в Зею.

На стол легли фотографии.

— С камеры видеонаблюдения. Наташка Санатова опознала. Это те, с кем она общалась. — СЧХ присел на край стола. — Словом, так, Лёха. Приказать не могу. Только по доброй воле. Согласишься — пробью отпуск. Неделю в Зее, две — на курорте. Только помни, неделька будет горячая. Сам понимаешь, с какими молодцами предстоит встретиться.

Донченко наигранно шмыгнул носом:

— А командировку оформить никак?

— Не хитри. И так — четырнадцать дней в июле пузом кверху.

— Еду один?

— С Рыбаковым. Компания устраивает?

— С Санькой? Без проблем.

— «Железо» есть?

— Только табельное.

— Не финти.

— Зуб даю!

— Смотри мне… Возьмёшь с собой. Но не дай боже! Каждый «маслёнок» под подпись.

СЧХ поудобнее разместился на краю стола, похлопал ладонью по папке.

— Я тут с утра про этого Гаджу читаю. Любопытный был дедуля. Как только принял дело, тут же похерил всё, что наработали предыдущие. Снял охотников с прочёски леса. Лично сформировал новую бригаду из своих людей. Военных привлёк, сопляков-первогодков. Специально отбирал, кто в тайге ни ухом ни рылом. Лично приехал на Гилюй. Лично занялся поиском экспедиции. На бумаге всё делал правильно. А на деле… Дождик ему помешал. Простой, осенний ливень. Уничтожил все следы.

— А по документам?

— Ну… Там как раз всё шито-крыто. Не придраться. Даже рапорт написан так, что понимаешь: ребятки сделали всё, что могли. Но… — Палец СЧХ указал на телефонный аппарат. — Живы ещё два человечка. Те, кто работал в те годы с Гаджой. И кого отстранили от дела. Они-то мне в телефонном режиме и поведали, как проходили поиски группы. А точнее, как они не проходили. Один из них даже рапорт подавал по данному поводу. Только той бумагой кто-то подтёрся.

— Ни хрена себе, след сорокалетней давности! Но зачем нужно было скрывать гибель экспедиции? Для чего? И вообще: зачем уничтожать группу, если можно с ними разобраться иным способом? Отозвать, посадить, определить в психушку, в конце концов. — Донченко достал из кармана жвачку, принялся вытаскивать из обёртки пряную пластинку. — Нелогично!