Дэн Симмонс - Флэшбэк Страница 36

Проглотив злость, Ник поднял руку, чтобы снять очки, но замер на месте.

— Остановите запись! — прокричал он. — Назад немного… нет, вперед чуть-чуть… опять назад… так! Стоп!

Сато снова надел очки.

— Что такое, Боттом-сан?

Прибыла еще одна патрульная машина, а за ней неприметная «вольта» Го-Мо с двумя дежурными детективами в штатском — Кендлом и Стерджисом. Машины, прежде припаркованные у бордюра, заезжали на широкий тротуар, чтобы освободить место для всевозможных служебных автомобилей, а потом их вообще намертво заперли со всех сторон. Некоторые убегали по тротуару до начала допросов и установления свидетелей.

Но Ник смотрел не на это. Внимание его было приковано к раздвоенному белому пятнышку — к голове и предплечью, что появились над крышей машины, припаркованной в полуквартале к востоку. Нижнюю часть лица скрывали предплечье и крыша машины, волосы терялись в темноте, а туловища увидеть было просто нельзя.

«Дара», — подумал Ник, и на секунду у него в буквальном смысле закружилась голова.

Что, черт возьми, его жене нужно было там в ту ночь? Нет, это невозможно.

— Сато… чуть вперед. Стоп. Еще чуть-чуть. Стоп. Назад…

— Вы кого-то увидели, Боттом-сан?

Ник вспомнил свою магистерскую диссертацию и услышал давно забытый голос профессора, объяснявшего, что пять с лишним миллионов лет эволюции довели до совершенства способность Homo sapiens выделять человеческие лица, невзирая на все маскировки и уловки, из окружающей среды. Самым большим врагом человека, утверждал профессор, всегда был человек, и мы обрели способность видеть лица других даже в самых визуально загроможденных и плохо освещенных местах — видеть куда четче, чем можно предположить. Первое, что учится выделять из окружающей среды ребенок, — это лицо своей матери, а еще конкретнее — глаза и улыбку.

Ник не видел ни глаз, ни улыбки человека вдали: только неясное пятно — лоб, да нечто удлиненное, белого цвета — руку, выходящую из темного рукава и лежащую на крыше машины. Но он был уверен, что это его жена.

Дара?

Он испытывал тошноту и смятение. Первой мыслью было броситься на Сато, ошеломить этого громилу одним только натиском, завладеть его пистолетом, приставить ствол к голове японца, пока тот не признается, что делал здесь, и не скажет, зачем.

Зачем им понадобилось изготовлять это туманное изображение Дары и внедрять его в видео?

Чтобы вовлечь Ника в расследование. Чтобы втянуть его лично в это дело. Или чтобы каким-то образом подставить его?

— Прокрутите это еще раз… пожалуйста, — попросил Ник.

Лоб опустился и исчез из виду. Был ли там еще один человек в тени рядом с Дарой — или только тени тех, кто спешил мимо нее с вечеринки? Неясные силуэты двигались по тротуару на восток и исчезали из виду. Ник даже не мог понять, мужчины это или женщины. Головная боль возобновилась, и теперь к ней добавилось головокружение от очков, что усилило тошноту. Можно ли было увеличить первое застывшее изображение? Не исключено. Только, похоже, в этой записи уже был достигнут максимум разрешающей способности — для такого расстояния и при таком слабом освещении. Разве что попробовать подсоединить очки и телефон к дисплеям высокого разрешения у себя дома?

Ник снял очки и сунул в карман.

— Ничего. Думал, увидел кое-кого… но нет, показалось. Я устал. Мне нужно отдохнуть, а потом пофлэшбэчить на допросы и документы.

— Вы можете взять электрическую «хонду», — сказал Сато, направляясь из библиотеки в прихожую.

— Чтобы вы опять могли выпендриться, улетая на вашем «сасаяки-томбо»?

Сато покачал своей большой головой.

— Я думал вызвать такси.

— Не нужна мне ваша чертова электрическая «хонда», Хидэки-сан.

— Мистер Накамура решил, что она надежнее вашего автомобиля, и для проведения…

— Я сказал, не нужна мне ваша гребаная «хонда»! — закричал Ник. В голове у него стучали молоты, а от крика стало только хуже. — Если хотите, можете подвезти меня домой, но ездить я буду на своей машине.

— Как хотите, — сказал Сато и жестом пригласил Ника пройти вперед. Вдвоем они спустились по широкой лестнице. Сато открыл нижнюю дверь, и оба молча прошли через холодные, пустые комнаты. Снаружи Сато передал металлический — не электронный — ключ от наружной двери одному из двух японцев, стоявших в ожидании. По-прежнему шел дождь.

Прежде чем сесть в «хонду», Ник посмотрел вдоль улицы, на восток, словно Дара все еще могла стоять там.

«Что же это вы, суки, затеяли?» — спросил он себя, почувствовав, как машина просела под весом Сато.

Ник провел двумя руками по крыше автомобиля, протер холодной водой лицо и только потом сел на пассажирское сиденье. Все клеточки его тела, которые могли болеть — включая сердце, — болели.

Ни один, ни другой не произнесли ни слова за те пятнадцать минут, что они добирались до «Черри-Крик-молла».

Когда Ник выходил из машины, Сато вполголоса сказал:

— Боттом-сан, пожалуйста, запомните: если вы еще раз назовете меня «сукой», я буду вынужден вас убить.

3.01

Лос-Анджелес

12 сентября, воскресенье — 17 сентября, пятница

Воскресенье

Почетный профессор Джордж Леонард Фокс сидел в своем крошечном, заваленном бумагами и книгами кабинете (не кабинет — одно название) и делал запись в дневнике. Эта книжечка в кожаном переплете несколько десятилетий оставалась девственно-чистой, а вот сейчас пригодилась.

Как необычно было снова писать от руки! Это напомнило Леонарду тот год, когда он работал над диссертацией («Отрицательная способность в малых стихотворных формах у Джона Китса») и как сумасшедший делал записи рано утром на желтых блокнотных листках, а потом просыпался под треск печатной машинки — это Соня перепечатывала их для рецензента. Леонард пытался вспомнить, в каком примерно году это было… В 1981-м. Рейгана только что избрали президентом; Леонард, Соня, другие аспиранты и весь факультет потешались над ним. Леонарду было двадцать три, а Соне — на девять лет больше, и поскольку у него начался серьезный роман с двадцатилетней старшекурсницей Черил, Соне предстояло стать бывшей женой Леонарда. Или нет, подумал он, «первой бывшей женой» — так точнее.

Во всяком случае, развод, о котором он попросил, совершился через четыре месяца после успешной защиты Леонардом диссертации и получения первой ученой степени. Соня припоминала ему то, что ее заставляли под благовидными предлогами работать машинисткой, как она выражалась. Но все же она простила Леонарда, и оба оставались друзьями вплоть до ее смерти в 1997 году.