Схватка с судьбой (СИ) - Гичко Екатерина Страница 37

Присев на постель, мужчина склонился и поцеловал девушку в голову. Ласково погладил её по волосам (растрёпанная такая, надо бы причесать), поправил слегка задравшийся край сорочки и, поднявшись, принёс второе одеяло и укрыл им девушку.

В гостиной раздались тихие голоса, и Ранхаш узнал прадеда и прабабку. Дверь осторожно отворилась.

Бабушка Жадала неслышно прошла внутрь и, склонившись над Шидаем, с материнским беспокойством потрогала его лицо.

– Жар вроде бы проходит, – с сомнением протянула она и, нервно улыбнувшись Ранхашу, с удивлением уставилась на девушку под боком лекарям. – Ранхаш, твоя невеста…

– Ей здесь спокойнее.

Бабушка в замешательстве выпрямилась и переплела пальцы между собой. За прошедшие сутки произошло столько событий, которые легли на душу беспокойством за близких, что мысли почтенной госпожи путались. В обычное время она бы порадовалась, что наконец познакомилась с возлюбленной Ранхаша. Но сейчас не утихшая тревога терзала её, и она запереживала по пустому, в сущности, поводу:

– Ох, а правильно, что мы разместили их до свадьбы в одних покоях…

– Жадала, – Шерех закатил глаза, но договорить не успел.

Шидай, не открывая глаз, с трудом разлепил губы и утешил женщину:

– Не переживайте, госпожа. Майяри сейчас больна и слаба и даже если нападёт на Ранхаша, он сможет отбиться.

Шерех фыркнул от смеха, и напряжённая атмосфера заметно разрядилась.

– Я смотрю, тебе уже совсем хорошо, – голос госпожи Жадалы посуровел.

– С моими детишками нужно вставать на ноги очень быстро, пока они не добили, – вяло отшутился лекарь.

Ранхаш почувствовал себя виноватым и легонько сжал руку отца.

– Как госпожа Лирка? – поинтересовался он у деда.

За всеми делами и хлопотами он совершенно забыл про медведицу.

– Прекрасно, – отозвался дед. – Она разломала кровать, обрушила балдахин и соорудила себе очаровательную берлогу. Чувствует себя как дома. Даже попыталась утащить одного из наших лакеев к себе, как мы подозреваем, в качестве провианта, но его удалось обменять на баранью ногу. Сейчас отдыхает. Тебе бы тоже не мешало поспать.

Ранхаш с нежностью погладил Майяри по волосам. Он бы с большим удовольствием вытянулся рядом с её тёплым телом, заключил в объятия и забылся сном. Но дела, многочисленные дела ждали его внимания. В городе всё ещё было опасно, а случившееся требовало объяснений. Может быть, разгневанный Узээриш и снимет его с должности главы сыска, но пока он этого не сделал. К тому же…

Ранхаш опять наклонился и поцеловал Майяри в затылок.

Ему есть ради кого стараться и наводить порядок в Жаанидые. Приносить в него мир и покой. Вернуть всё на круги своя.

Раздался звон разбиваемого стекла, и что-то грохнулось на пол в гостиной. Шерех тут же приоткрыл дверь и осторожно выглянул. До чуткого слуха оборотней донеслись приглушённые голоса из парка.

– Зачем долбить с такой силой, придурок?!

– Эй, у меня рука больная, она не слушается! – огрызнулись в ответ.

– Нас теперь вытурят отсюда!

– Да и Тёмные с ними! Майяри!!! – завопили снаружи.

Девушка вздрогнула, а Ранхаш с досадой подумал, что привычная жизнь уже возвращается на свои круги.

Глава 22. Пробуждение от страха

В воздухе разливался свежепряный запах распустивших листьев. Деревья стояли в лёгком мареве клейкой зелени, а в переплетении ветвей, шатром укрывающих город, радостно ворошились птицы. Откуда-то ветер принёс сладкий цветочный аромат. Майяри принюхалась. Цветёт уже что-то…

Весне были безразличны горести, постигшие Жаанидый. Смута терзала его сутки – сутки, показавшиеся вечностью! – а отголоски ходили по улицам ещё неделю, и только недавно городская жизнь начала возвращаться в прежнее, пусть и слегка подправленное русло. Дома отстраивались, ремонтировались; улицы очистились и от грязи, и от бандитов, но город продолжали обходить усиленные военными отряды городской стражи; убитых похоронили и оплакали, а госпитали постепенно начали пустеть. По-прежнему тесно было только в тюрьме, но и оттуда на погребальные костры каждую ночь выносили тела.

На территории дома старого консера весна ощущалась гораздо сильнее: всюду звенел детский смех. Усадьба стала крепостью, в которую во время мятежа свезли почти всех женщин и детей рода Вотый, а также некоторых знакомых и слуг, которые были в городе. Надо ли говорить, что дом чуть ли не трещал по швам? Заняты были даже конюшни и погреба, а относительная тишина царила только на самом верхнем этаже, где в просторных комнатах мирно спали больные. Сюда шумных детей не пускали. По крайней мере Майяри знала, что на «их» этаже есть только двое малышей: юные хайрен и хайрени. Но они вели себя очень тихо. Зиша даже ни разу не удалось выманить погулять. Он не хотел выходить без брата, а брат…

Майяри досадливо, но без осуждения поморщилась. Ей было невыносимо жаль хайрена Узээриша. Точнее теперь уже хайнеса. А ещё её глодал маленький червячок вины: она помнила, что господин Иерхарид задержался, чтобы вышвырнуть за ворота её саму и Лирку. И сердце её тоскливо сжималось от отчаяния, так уж хотелось, чтобы добрый и ласковый хайнес всё же выжил. Она сама его не видела, к нему в комнату не пускали никого, кроме господина Шереха, молодого хайнеса и лекарей. Ещё госпожа Жадала могла пройти: остановить её хватало духа не у всякого охранника. Но слышала, что пострадал господин Иерхарид очень и очень сильно. Звери, название которым так и не нашли, успели вцепиться в него зубами до того, как потолок рухнул. Потянули его к центру помещения, где их держали пленниками, а потом всё от взрыва валиться начало. Уже и камнями поломало. Лекарей одно радовало: голова была почти цела. Повезло, что звери к центру тянули, там как раз потолок удержался. Но вот очнётся ли?

Господин Шерех на этот вопрос не ответил. Только мягко улыбнулся и погладил по голове, как своих внуков маленьких гладил (Майяри видела в окно). А Ранхашу она такими вопросами не досаждала. Спросить у кого-то ещё не рискнула. И вообще боялась говорить о жизни и смерти господина Иерхарида. Особенно после того, как однажды ночью услышала глухой вой и рыдания.

Ранхаш опять заседал на собрании сыскарей, которые теперь проводились в маленьком гостевом домике в парке, и Майяри, выбравшись из-под бока господина Шидая, потопала к двери. За ней тенью последовал Казар – их сиделка, – и они оба осторожно выглянули в коридор.

Майяри поёжилась. Даже сейчас, при ярком свете солнца и в окружении жизнеутверждающего детского смеха, было мучительно страшно и больно вспоминать.

На полу перед дверью в комнату, где лежал господин Иерхарид, в одних портках сидел Узээриш. Он глухо, сдерживаясь, выл и рыдал, располосовывая пол и дверь когтями. Невыносимая боль сжирала его, корёжила, разливалась и заставляла испуганно отшатываться всех, кто её видел.

Майяри ни разу не приходилось видеть господина Узээриша хотя бы немного опечаленным, и такое безумное горе, неподдельное отчаяние из-за смерти отца ранило её очень сильно.

Она теперь каждую ночь лежала и прислушивалась, не донесётся ли сквозь стены вой.

– Эй, Майяри, – Мадиш пощёлкал перед её лицом пальцами. – Вынырни из пучин своего могучего разума и насладись, наконец, свежим воздухом и прекрасной погодой.

Майяри недовольно зыркнула на него.

Парни всю неделю пытались вытащить подруг на прогулку, но удалось это только сегодня. Нашли в парке среди елей и кустов крохотный пятачок свободной земли, куда не забегала детвора, поставили там скамейку – роскошную, блестящую от лака и с витыми чугунными ножками и подлокотниками (Майяри такую в парке Вотых из окна не видела) – и назвали облюбованное местечко «Последним бандитским оплотом». Девушки и Эдар заняли скамейку, Лирой растянулся на молоденькой травке, а Мадиш, сияя улыбкой, сидел на земле, свернув ноги кренделем.

– Я для кого рассказываю? – Мадиш возмущённо приподнял брови, строго осмотрел подруг и вновь, в который уже раз замер, глядя на Лирку. – Нет, я так не могу! – и, закрыв лицо ладонями, опять расхохотался.