Доктор гад - Евгения Дербоглав Страница 37

отвечала, что она приехала в столицу из Акка, она пианистка по профессии, но тут смогла найти лишь такую работу. Шорл Дирлис, когда протрезвел, понял, что влюбился. Через Джера он разыскал даму и принялся задаривать её подсолнухами, которые она так любит. Дама была лет на десять старше его, но Дирлиса это не беспокоило. Она сдержанно отвечала на его ухаживания, хотя Рофомм чувствовал, как Дирлис ей нравится – а ещё он чувствовал глубокую, кровавую трещину. Не он один, как выяснилось. Все, кто учился на душевников, считали, что с пассией будущего хирурга что-то не то. Не носят дамы из Акка таких закрытых платьев.

Однажды Рофомма вызвали в отделение неотложки на случай попытки самокончания: интерну неотложки велели передать лечебное дело и пациентку интерну от душевного отделения с последующим доведением до шефа. Там уже кружил Дирлис, который был здесь не по работе, а потому, что свою даму с рассечёнными запястьями нашёл он. – Что, Шорл, достал ты её? – вместо соболезнования осведомился Рофомм, Дирлис же был в таком ужасе, что не отреагировал. – Вы, погляжу, даже её не осматривали? – обратился он к интерну скорой помощи.

– Первично, – ответил он. – Нужно было наложить…

– Нужно было осмотреть! – рявкнул будущий душевник. Под эритрой он часто становился злее, чем надо. – Почему я этим должен заниматься? Дайте ножницы! А, к демонам, я сам, – махнул рукой Ребус и принялся расстёгивать пуговицы на её домашнем платье, в котором её забрали в больницу.

Под платьем у неё обнаружилась окровавленная нижняя рубаха, но тут Рофомму наконец-то подали ножницы, и он, не глядя, выхватил их и принялся распарывать ткань. Дирлис наконец очнулся:

– Почему нельзя это сделать в душевном покое? Мы же в коридоре!

– А почему бы тебе не заткнуться?! – взвился он, распахивая на бессознательной женщине рубаху. – Гляди, все сюда глядите!

Тело женщины было исполосовано кровавыми узорами, словно чья-то неумелая и жестокая рука пыталась использовать её кожу как холст для своих уродливых произведений. Кое-где шрамы были старыми и складывались в дурно вырезанные изображения людей и символов. Внизу живота шёл шрам от грубой полостной операции. Рофомм разогнулся и хлопнул в ладоши.

– Отстегните руки и переверните спиной кверху.

– Швы…

– Да вас тут трое стоит, шершни вы ленивые! – зашипел он. – Переворачивайте давайте! И платье стащить не забудьте.

Коллеги покорно перевернули женщину на живот и стали разрезать её платье на спине, которая оказалась вся в старых шрамах. На задней части шеи ухмылялся круг с лучами, изображающий солнце. К лопаткам расходились изображения кого-то вроде птиц или скорее людей с крыльями. Пояс был перечерчен горизонтальным и толстым шрамом, очевидно, символизирующим земную твердь, а на ней стояли несколько человечков с примитивными знаками различия полов. Вдоль позвоночника шёл самый страшный шрам, начинавшийся у солнечной рожи и оканчивающийся на копчике. Два вертикальных шрама тянулись по обе стороны позвоночника, а их соединяли мелкие горизонтальные – и вся эта дрянь, похоже, означала лестницу. Чтобы увидеть конец рисунка, с женщины приспустили панталоны. На ягодицах несчастной тоже имелось по физиономии, но, в отличие от солнца, эти, видимо, ничего хорошего не изображали. Одна рожа была женской, другая мужской, рты у них были открыты, и туда вниз головой летели человеческие фигурки.

– Гной всемирный! – почти выкрикнул парень из неотложки.

– То ли ещё найдём, – проскрипел Рофомм. – Переверните обратно.

Когда они вернули тело в прежнее положение, он сдёрнул юбку с её ног и разрезал панталоны. Дирлис что-то вякнул, но при взгляде на коллегу тут же заткнулся. Разведя в стороны колени женщины, Рофомм согнулся, кривя свой красный рот.

– Дай угадаю, Шорл, ты с ней ещё не спал, – сказал он, а Дирлис замотал головой, схватившись пальцами за лоб. – Нагнись-ка и погляди.

– Ну и чего ты там хочешь увидеть? – осмелился съязвить тип из неотложки.

Рофомм, продолжая гримасничать, поднял на него чёрные от напряжения глаза.

– Жену между ляжек целуешь?

– К чему это вообще?! – возмутился молодой человек.

– А к тому, что теперь долго ещё не будешь. Погляди сам, раз Шорл не хочет, – он уступил место коллеге.

– Проблудь! – снова не удержался он, увидев, что хотел показать ему душевник. – Это же не она сама?..

– Не она, – качнул головой Рофомм. – Это секта.

Мирта Колнеа была из местечка под названием Земля Начальная. Мать зачала её вне брака, за свой «грех» она расплачивалась перед праведными. Мирта, будучи плодом этого самого греха, расплачивалась ещё пуще. Её изувечили как потенциальную грешницу, лишив возможности блудить, а остатки плоти сушили на солнце, которому поклонялись. Мирта в пятнадцать лет бежала из секты, работала в тёплых домах музыкантшей, а потом перебралась в столицу. Дирлис ей сильно нравился, она бы хотела ему отдаться, хотела бы за него замуж, но Мирта Колнеа была изувеченным, сломанным человеком. И вместо Дирлиса она выбрала бритву.

Душа не поддавалась обычным способам лечения. Если б её можно было вскрыть и прооперировать – или хотя бы увидеть, что там внутри, Рофомм мог бы ей помочь. Она была как мама с папой и как он сам. И поэтому Рофомм совершил ошибку многих молодых врачей, решив стать её другом. Он подолгу с ней говорил, обращая на неё больше внимания, чем на других пациентов, а ещё носил ей подсолнухи.

Дирлис, с которым она настолько боялась видеться, что решила вскрыть себе вены, вдолбил себе в голову, что Рофомм увёл у него даму и пользуется своей врачебной властью. И тогда Дирлис начал вредить. Он соорудил кляузу в Больничную дугу о том, что он, Головной студент медицинского отделения, считает соученика с кафедры душевного здоровья Рофомма Ребуса неуравновешенным профнепригодным вместилищем дурных привычек и нарушающим врачебную этику потаскуном до пациенток. Дирлис даже прибежал к нему домой похвастаться, что сейчас шеф-душевник Легцес читает нечто весьма замечательное и Рофомма в лучшем случае ждёт Гог, а в худшем – исключение. Беседа закончилась дракой, а на следующий же день Рофомм, весь в синяках и ссадинах (Дирлис был очень сильной тварью) сидел в кабинете у шефа.

– Я прекрасно знаю, что ты не трогаешь пациенток, Рофомм, – говорил Легцес. Его шеф любил, как и Равилу. – Но границы ты нарушил. Этого нельзя делать – иначе ты сгоришь, понимаешь? Уже горишь – у тебя уже все нутро белое от твоего порошка. Второй год интернатуры проведёшь на юге, будешь работать на гражданское население Серебряной Черты. Шеф-врач, омм Ирлус, проследит, чтобы ты не занимался тем, чем занимаешься здесь без присмотра родителей. А родителям твоим…

– Нет, – сипло охнул Рофомм.

– …я уже написал.

Пытаясь предотвратить катастрофу, Рофомм примчался в Акк, пока мать его сама туда не вызвала. Матери он боялся, хотя она ни разу в жизни его пальцем не тронула.

Она встретила его