Станислав Рем - Пропавшая экспедиция Страница 37

Урманский, не менее голодный, но более терпеливый, подождал, когда хозяйка исполнит свои домашние обязанности до конца.

Рыбаков отдышался, залил жар во рту томатным соком и неожиданно поинтересовался у вдовы:

— Алла Николаевна, вы, случаем, не припомните: ваш муж упоминал когда-нибудь в разговоре гранитные блоки? Я имею в виду не стройматериал, а блоки, найденные в тайге?

— Не припомню. — Женщина практически ничего не ела. Только с удовольствием смотрела за тем, как двое мужчин с наслаждением уминают ее стряпню. — Честно говоря, Иван Иннокентиевич не очень-то любил распространяться о своих путешествиях. Рассказчик он был ещё тот, аховый, всё смеялся: вот будут внуки, сама им сказки будешь на ночь рассказывать.

— И о блоках никогда не упоминал? Может, всё-таки было? В беседе с кем-нибудь? Вскользь…

Женщина улыбнулась. Просто, открыто.

— Да годков-то сколько прошло. Скоро будет сорок, как Ивана Иннокентиевича не стало. Он ведь старше меня был на двадцать семь лет. — В глазах вдовы академика блеснул огонёк. — Никто не хотел верить, что я вышла по любви. Впрочем, что было то… — Женщина подняла бокал с соком, и Рыбаков отметил, как маленькая ручка замерла, так и не донеся сосуд до рта.

— Вы что-то вспомнили?

— Да, — голос Аллы Николаевны дрогнул. — Телефонный разговор. Точно! За месяц до смерти Ивана Иннокентиевича. Как я могла забыть? Действительно, он звонил в Москву. — Бокал со стуком опустился на стол. — Кому — не знаю. Был весь нервный, напряжённый. Иван Иннокентиевич очень сильно переживал за судьбу Юрия.

— Обвинял себя в его гибели? — Майор фиксировал каждое произнесённое слово.

— Нет. Очень страдал от того, что ему не разрешили приехать на место катастрофы.

— А он хотел принять участие в поисках экспедиции?

— Да. Но получил отказ. Мало того. В семьдесят втором им была подана заявка на третью археологическую экспедицию в район Граматухи. Однако ему запретили её готовить.

— По причине?

— Что-то связанное с финансированием. Вот как раз по этому поводу и был телефонный звонок. Не помню, о чём шла речь, но в одной из реплик Иван Иннокентиевич не сдержался и сказал, мол, вы всё равно не сможете долго скрывать блоки. И, если не он, то рано или поздно кто-то их найдёт. Через два дня Иван Иннокентиевич вылетел в Москву, ну, а там, в пути…

— Когда это произошло?

— Весной семьдесят первого. В апреле.

Над столом зависла тишина. Майор догадался, почему хозяйка не закончила фразы.

— Медэкспертизу проводили в Москве или здесь? — Сашка понимал, вопрос некорректный, однако не задать его он не мог: от дальнейшего рассказа вдовы теперь многое зависело.

— В Красноярске. — Алла Николаевна всё-таки сделала глоток. — Его ведь сняли с самолёта во время пересадки. Оттуда, из Красноярска, я его и забирала.

В этой фразе, как отметил Рыбаков, женщина споткнулась.

— На повторную экспертизу заявление подавали?

— Нет. И так было понятно, у него сердце давно пошаливало.

— Так-то оно так, — отступать было поздно, — однако всё-таки не мешало перестраховаться. Похоронили здесь, в Хабаровске?

— Да.

Урманский тоже перестал кушать, внимательно наблюдая за словесным пинг-понгом.

Майор нацепил на вилку кусочек картофеля, но класть в рот не стал.

— Хоронили, я так понял, не по христианскому обряду?

Женщина встрепенулась.

— Иван Иннокентиевич был коммунистом. Какой же обряд…

— Я имею в виду не отпевание, Алла Николаевна. Тело Ивана Иннокентиевича кремировали в Красноярске?

— Как? — вдова Колодникова испуганно вопросительно смотрела на следователя. — Как вы…

— Издержки профессии. Простите. — Вилка Рыбакова с дребезжащим звоном приземлилась в тарелку. — Привычка отмечать, как говорит и ведёт себя собеседник. Кремировали без вашего согласия?

— Сказали, так будет лучше.

— Кто сказал?

— Из Академии наук. И потом был представитель ЦК. Да и у меня вылет из Хабаровска задержался на сутки. По погодным условиям. Иван и так пролежал несколько суток.

— Попрощаться-то хоть с телом разрешили?

Маленькая женская головка слегка утвердительно склонилась.

— Что ж, и то хорошо. А завещание Иван Иннокентиевич не оставил?

— Нет. Считали, рано думать о таком. Никто не предполагал, что так случится.

— Понятно. — Рыбаков хотел было нацепить на вилку ещё одну котлету, но передумал. — Хорошо, что хоть дневники сохранились. Я так понимаю, у вас всё изъяли из личных вещей мужа. Понимаете, о чём говорю?

— Да, — вдова академика утвердительно кивнула головой. — Рукописи сохранились, потому что Ваня их держал не дома, а у Светы Альчуриной, методиста кафедры. У неё их не искали.

— После по поводу дневников к вам не обращались? Из вуза или из Академии?

— Было пару раз. Но я сказала, что у меня ничего нет. Не хотелось отдавать последнюю память о Ване.

— И замечательно! — выдохнул майор. — Алла Николаевна, вы говорили, водка есть? Давайте помянем Ивана Иннокентиевича. И Дмитриева. Хорошие были мужики.

Хозяйка встрепенулась. Ей, судя по всему, и самой последние слова следователя пришлись как нельзя кстати. Убежала в комнату.

Майор переглянулся с Урманским, снова поднял вилку, подцепил картофель, отправил его по назначению.

— Ещё одна жертва пропавшей экспедиции. — Сашка говорил, не глядя на собеседника. — По-моему, Александр Васильевич, вам пора сходить с поезда. Понятное дело, в фигуральном смысле. Вернёмся в Благовещенск, пойдёте в университет, получите отпускные и отправляйтесь-ка в Китай. На курорт. Недели на две. Не меньше.

Александр Васильевич стянул с переносицы очки, принялся тщательно их протирать:

— Позвольте мне самому решать, когда и на какой станции покидать этот, как вы выразились, поезд.

Майор и не думал улыбаться.

— Смотрите, как бы не стало поздно.

— Поздно стало тогда, когда я дал добро на публикацию стихотворения. Теперь уже менять нечего.

— Что ж, — Рыбаков достал мобильный, принялся искать нужный номер, — коли вы остаётесь в нашей команде, предлагаю вам первому сообщить Дмитриеву о находке. — Он протянул телефон. — Ему эта информация будет очень кстати.

Летние ночи в Зее прохладные, свежие. И независимо от того, в какой части города находишься, в центре Зеи или в посёлке Светлом, что был построен в начале семидесятых для работников гидроэлектростанции над городом, на близлежащих сопках, подальше ли от реки или ближе к ней, всё едино. Да и само Зейское лето, короткое, северное. А потому Серёга Санатов вышел на балкон в тренировочных брюках и куртке. Составить компанию Дмитриеву.