Григорий Симанович - Аполлоша Страница 37

Действовать на опережение? Невозможно.

Он решил предоставить им право первого хода.

Глава вторая. Что-то случилось!

Гоша почитал еще, перекусил, выбрился до синевы, надел лучший свой костюм и поглядел на часы. Четверть четвертого. Есть время пошататься по книжным всласть. Он двинулся к выходу, но остановил телефонный звонок. «Что он еще хочет? Убью зануду!»

– Георгий Арнольдович, здравствуйте, это Костик.

– О, привет, как дела, как мама?

– У Костика дела обстоят не очень хорошо. Мама болеет. Костик о ней заботится. Костик и Любовь Андреевна хотят срочно к вам с Игнатием Васильевичем приехать по очень важному делу.

– Дорогой, не могу сейчас, ухожу, вернусь, возможно, за полночь. А что стряслось-то?

– Это нельзя говорить по телефону. Может быть, завтра вечером, в девятнадцать ноль-ноль?

– Конечно, пожалуйста! А как Любаша, что у нее? Вы с ней в контакте?

– Да, Костик виделся с Любовью Андреевной, Костику надо с вами как можно скорей посоветоваться.

– Приезжайте, жду.

Гоша удивился, но первая же гипотеза успокоила: «Не знают, как поступить с деньгами. Нашли эксперта! Наивно. Ладно, проконсультирую…»

Костик тотчас перезвонил Любаше.

– Добрый день, Любовь Андреевна. Это Константин.

– Какой Константин?

– Это Костя Лукин, Дарьи Акимовны сын.

– А-а, Костик! Привет, как дела?

Голос удивил. Был он будто спросонья, безразличный какой-то. Словно не она.

– Любовь Андреевна, Костик звонит, как договаривались. Георгий Арнольдович ждет нас завтра в девятнадцать ноль-ноль.

– Георгий Арнольдович? Нас? А зачем?

– Любовь Андреевна, мы же достигли договоренности. Но если вы передумали, Костик не обидится. Вы можете сказать откровенно.

– Слушай, ты о чем? Я тебя не понимаю. Какая договоренность? Мы с тобой не виделись давно. И при чем здесь Гоша? Я с Гошей и с Игнатом без тебя встречусь, если захочу.

Костик положил трубку и произвел экспресс-анализ ситуации. Если она передумала, зачем лгать? Если спектакль, почему такой странный, глупый? Если она не доверяет Костику, для чего приезжала? Нет, что-то изменилось. Что? Она решила действовать одна? Не может быть. Она понимает, что Костик придет к Георгию Арнольдовичу или Игнатию Васильевичу, и все станет ясно. Другое: она чего-то испугалась. Ее кто-то слушал. Кто-то узнал об их планах. Возникла опасность. Откуда: не прошло и суток? И почему такой голос? Нет страха, настороженности, он спокойный и чужой.

У Костика был адрес. Он принял решение: ехать к ней сейчас. Если застанет дома, все прояснится. Если нет, завтра вечером отправится к Георгию Арнольдовичу один.

Он предупредил мать, что его не будет несколько часов, та кивнула, не отрываясь от телевизора, – только «ящик» да методичная, правильная сыновняя забота скрашивали унылые будни и слегка утоляли боли. Костик задержал взгляд на фигуре матери в старом кресле, подумал, что вряд ли сможет она подрабатывать уборкой и вообще работать. «Как же Игнатий Васильевич и Георгий Арнольдович? Они найдут другую. Это будет нелегко. Маме они доверяли много лет… Но она не сможет. Надо вернуть им ключи…»

Пошатавшись пару часов по букинистическим, он возвратился в свой район, спустился по Мясницкой к большому книжного магазину «Глобус», где застрял еще на два часа. Но подоспел вовремя. У него даже осталось еще пять минут, чтобы забежать в любимый магазин, не испоганенный, как многое в старой части Москвы, вульгарной новорусской реставрацией, и вдохнуть упоительную смесь кофейных и чайных ароматов, порадовать глаз прелестным декором стен и потолка, дракончиками, башенками и змейками этой уникальной московской пагоды, обожаемой с детства.

Все, восемь ноль-три. Игната нет, машины нет. Ладно, с машиной понятно: пробки и прочее. Но Игнат! Для кого стараешься, на чью сопливую мольбу откликаясь, ломаешь заветное? Совесть есть? Меня не уважаешь, так хоть бога своего побойся античного!

Гоша набрал мобильный. «Абонент не отвечает…» Домашний молчал.

Подъехал черный длинный «мерседес» с условленным номером. Гоша уселся на заднее сиденье, извинился – «друг слегка задерживается» – и продолжил нервно набирать Игната, слушая издевательски бубнящий одно и то же любезный голосок автоответчика.

В восемь пятнадцать Гоша сделал вывод: «Что-то стряслось! Он опять исчез. Господи, я с ума сойду!»

Но не ехать было нельзя. И тянуть тоже: не тот человек, чтобы заставлять его ждать.

Офис на Малой Никитской (для Колесова привычнее звучало «улица Качалова») располагался в особняке почти напротив Дома радио. Весь путь Гоша набирал Игната, то мобильный, то зачем-то домашний, к прибытию совершенно отчаявшись. Всю недолгую дорогу резко нарастало подозрение: а вдруг Игнат не обознался и армянин действительно подкарауливал его, просто Гоше не повезло, и в той маленькой машинке «ауди» именно в этот момент музейного эксперта кто-то сменил. И пока он, Гоша, листал «фолианты», Игната украли. «Черт, надо было сбегать в квартиру, пятнадцать минут уже ничего не решали! Эх я болван!»

Его встретил помощник по имени Андрей Ильич и проводил мимо эшелонированной обороны секьюрити на третий этаж. Кабинет был просторен и роскошен. Обстановка источала острый запах тех самых больших денег, которые якобы не пахнут.

Володя Утинский был похож на свои фото, изредка попадавшиеся Гоше в газетах и журналах, но и в натуре ничуть не напоминал того мальчика, с которым встречались и играли в далеком детстве. Был он нынче невысоким пузатеньким дядькой с двойным подбородком на вытянутом ухоженном лице, лысоватым, как и приятель его детских лет. Но выглядел отлично, руку сжал энергично, улыбался широко, вполне искренне и как-то очень располагающе.

Они тепло обнялись. И все же Гоша поймал себя на мысли, что приветствуют они не столько друг друга, сколько далекую и безвозвратную пору детства, полузабытыми персонажами которого они предстали сейчас в этом кабинете, в этом их городе, в эту эпоху. И в нынешнем времени миллиардеру Утинскому, надо полагать, было неизмеримо комфортнее, чем ему, Георгию Колесову, стареющему сценаристу средней руки. Хотя – кто его знает?!

Хозяин тотчас повел гостя в соседнюю комнату, где накрыт был стол на троих. Гоша сразу коротко пробросил, что друг не смог, услышал безразлично – небрежное «я догадался» и заставил себя не думать об Игнате хотя бы какое-то время. Получалось плохо.

Они выпили, Гоша, проголодавшись, уминал деликатесы, поощряемый Утинским. Сам хозяин не отставал, а после третьей пошли расспросы о его, Гошином житье-бытье. Он знал от своих о гибели Гошиной семьи, и они выпили еще, помянув родителей, коих и у Володи Утинского на осталось на свете.