Томас Уилер - Арканум Страница 38

А они ее уже окружили. Покачивающиеся, поблескивающие рубиновыми глазами. Рот мадам Роуз раскрылся в беззвучном крике. Существа повизгивали, как свиньи на бойне. Теперь она догадалась, что именно от этого тошнотворного шума вибрируют ее кости.

Пронзительные взвизгивания, над которыми возвышалась речь Дариана, стали нестерпимыми. Ее глаза закатились, и она рухнула без чувств. Только теперь вокруг воцарилось безмятежное спокойствие.

ГЛАВА 27

Дойл и Лавкрафт насквозь промокли, пока добрались до бывшего «Китайского театра», в котором теперь размещался приют нью-йоркского общества спасения. В холле они попытались стряхнуть с пальто воду, прислушиваясь к дождю, который барабанил по крыше. Поиски продолжались весь вечер. Они обошли много церквей и миссий и наконец решили заглянуть сюда.

В помещении, где спали бродяги, стоял тяжелый запах пропотевших носков. Плюс какофония храпа. Зал был довольно длинный, но узкий. Вдоль стен стояли лавки, они же постели. В центре проход. Те, кому не досталось места на лавках, примостились на полу. Дойл с Лавкрафтом двигались осторожно, боясь наступить на кого-нибудь из спящих. С потолка свисали несколько голых лампочек. На стенах надписи крупными печатными буквами:

КОГДА ТЫ ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ПИСАЛ МАТЕРИ?

БОГ РЯДОМ. ВЗЫВАЙ К НЕМУ, И ОН ПОДАСТ.

– Боюсь, сегодня места вы у нас не найдете, – твердо произнес кто-то сзади. – Сами видите, все переполнено.

Они оглянулись. Говорил высокий, чисто выбритый мужчина в белой рубашке. Не старый, но уже начавший седеть. Худое лицо, орлиный нос. Брюки держатся на подтяжках. Дойл заметил за поясом револьвер.

– Нам ночлег не нужен, – промолвил он дружелюбно.

– Прекрасно. Тогда вам нечего здесь делать. Идите своей дорогой.

– Мы бы хотели поговорить с вами… – начал Дойл.

– Неужели у вас, журналистов, совсем нет совести? Мы в таком горе, потеряли близких. Пожалуйста, оставьте нас в покое и не…

– Но мы не репортеры и не из полиции! – прервал его Дойл. – У нас совсем другое дело. Уделите нам всего лишь десять минут, этого будет достаточно.

Мужчина, назвавшийся Джо, пригласил Дойла и Лавкрафта сесть. Вскоре к беседе присоединилась его жена Джудит, симпатичная усталая женщина в простой одежде. Горе придавило ее настолько, что она, казалось, едва передвигала ноги. Но все равно проявила радушие, заварила чай для гостей, что было кстати, поскольку они изрядно продрогли. Потом села и стала рассеянно вертеть в руках фарфоровую брошь в виде бабочки.

Дойл сочинил нехитрую историю, объясняющую их интерес к этому делу. Супруги лишних вопросов не задавали.

– Мы опросили почти всех, – сказал Джо. – Остались лишь двое.

– Кто именно? – мягко спросил Дойл.

– Непутевые, – подала голос Джудит.

– Бандиты, – прохрипел Джо.

Жена кивнула, соглашаясь, но явно не одобряя тона мужа.

– Но что мы можем сделать? – спросил Джо у Дойла, словно оправдываясь. – У нас мало людей. За ними пытался присматривать Декстер, но мы его потеряли. – Лицо Джо приняло удивленно-горестное выражение, будто он сам поражался глубине своего несчастья. Джудит тяжело вздохнула и посмотрела на пустую чашку Дойла.

– Еще, сэр?

– Нет-нет, спасибо. – Дойл наклонился к Джо: – Не носил ли кто-нибудь из ваших подопечных такой талисман? – Он извлек из кармана монету на ленточке.

– Такая же есть у Мэттыо, – сообщила Джудит.

– Мэттыо? Где он? – спросил Дойл.

– Я же говорил… это тот самый, один из двоих, – раздраженно пробурчал Джо.

– Я понимаю. Но как по-вашему, где он может находиться сейчас, в такой дождь? Где вообще бродяги укрываются от непогоды?

Джо задумался.

– Хм, или в миссии на Двадцать третьей улице, или на… – Он повернулся к Джудит.

– Скорее всего в железнодорожных туннелях, – подсказала она.

– Их много? – уточнил Дойл.

– Я бы начал поиски со станции «Сити-Холл», – ответил Джо.

ГЛАВА 28

– Хочу в Париж, – произнесла Эбигейл и глотнула вина из бутылки. – Там я стану танцовщицей.

Она вскинула руки и закружила. Ее смех отдавался эхом от плиточных стен «Сити-Холл», сводчатых потолков, лестничных колодцев и кишащих пауками канделябров. В этот поздний час станция была надежным убежищем от непрекращающегося дождя.

– Ерунда этот твой Париж. Там скучно. – Мэттью попытался выхватить из ее рук бутылку. – К тому же ты не умеешь танцевать.

– Умею. – Эбигейл надула губы. – Смотри. – Она встала на носки, как балерина, сделала несколько шагов и потом споткнулась.

Мэттью громко рассмеялся. В отместку Эбигейл помахала перед его носом бутылкой и начала медленно выливать содержимое на пол.

– Эй! – крикнул Мэттью. – Что ты делаешь?

– Попроси прощения.

– Извини.

Эбигейл продолжила свое занятие.

– Чего ты? – обиженно проговорил Мэттью. – Я же извинился.

– Не всерьез, – сказала Эбигейл.

– Всерьез. – Он заключил ее в объятия и повалил на пол.

– Отпусти, задушишь, – задыхаясь, проговорила Эбигейл, извиваясь под ним.

Мэттью поцеловал ее в губы, укусил кончик носа.

– Давай лучше махнем в Гонконг. А? Проберемся на грузовое судно…

Эбигейл закрыла его рот поцелуем.

– Разве я похожа на китаянку?

Мэтью засмеялся.

– С тобой я готов ехать куда угодно.

– А как же они, неужели мы их бросим? – спросила Эбигейл и тут же пожалела, потому что Мэттью сразу отстранился и помрачнел.

– Черт возьми, разве мы не имеем права жить своей жизнью?

Он сел. Взял бутылку и вытянул из нее все, что там осталось.

– Не знаю… – пробормотала Эбигейл, тоже садясь.

– Хочешь прожить всю жизнь ребенком? Давай! Пусть тебя опекают.

Мэттью был добрым, кротким парнем, но, опьянев, становился непредсказуемым. Эбигейл это знала. Она попыталась его успокоить, начала обнимать, но он сбросил ее руку.

– Зачем я с тобой связался? Ты никогда не изменишься.

– Это неправда, – возразила Эбигейл. – Я поеду с тобой.

Мэттью поднялся:

– Нет.

– Не уходи, – взмолилась Эбигейл.

Он обернулся:

– Возвращайся к мамочке и папочке. А я найду себе настоящую женщину.

Слово «настоящую» Мэттью произнес с нажимом, заставив Эбигейл поморщиться.

Он быстро исчез в боковом проходе, но она еще некоторое время слышала его бормотание. Эбигейл понимала, что скоро Мэттью протрезвеет. Его глупая злость пройдет, и он снова станет прежним. Но теперь ей стало одной страшно. Она натянула на уши свой цилиндр и села у стены, обхватив колени. Наверху барабанил дождь, на душе было тоскливо. По щекам покатились слезы. Эбигейл всегда плакала, когда оставалась одна. Ее слез Мэттыо не видел и не увидит. Эбигейл плакала тайком, сколько себя помнила.