Джонатан Барнс - Сомнамбулист Страница 38

Он вяло улыбнулся, и великан ответил ему мрачным кивком.

— Я вчера видел Спейта. Выглядел он прилично. Не в прямом смысле прилично. Но совсем как прежде, почти.

Сомнамбулист драматически пожал плечами.

— Я провел эти дни в Архиве. Раскопал довольно много интересного насчет мадам Инносенти.

Великан укоризненно глянул на него с видом надутого ребенка, отказывающегося есть овощи. Тем не менее мистер Мун продолжал:

— Похоже, она не до конца откровенна с нами. Настоящее ее имя Энн Бэгшоу. До того как стать медиумом, она работала белошвейкой и имела маленькую лавочку возле Овала.

Сомнамбулист потянулся за доской. Эдвард облегченно выдохнул. Наконец-то ему удалось добиться хоть какой-то реакции. Через несколько секунд он прочел:

ОПЯТЬ ПОЙДЕМ К НЕЙ

— А, да. Хорошо. Мистер Скимпол уже устроил нам приглашение на ее очередное суаре. Это будет завтра. Возможно тогда все и прояснится.

Сомнамбулист осушил последний стакан молока, забрал мелок и доску и с тяжеловесным достоинством поднялся на ноги.

— Так ты поедешь завтра со мной? — с надеждой спросил Едвард.— На сеанс?

Великан, напустив сердитый вид, направился к себе в апартаменты. После пожара они не жили больше в одной комнате. В таких отелях не бывает двухъярусных кроватей.

Утро началось с неуклюжего примирения. Сомнамбулист нацарапал на доске некое подобие извинений, а мистер Мун выразил то же самое, прибегнув к словесной форме. И вот, в некоем подобии перемирия они после ланча прибыли в Тутинг-Бэк.

Мадам Инносенти ждала их на пороге обшарпанного дома.

— Джентльмены, — расплылась она в улыбке, — как я рада, что вы снова пришли к нам!

Мистер Мун поклонился и вежливо поздоровался:

— Здравствуйте, миссис Бэгшоу.

Женщина оцепенела, и Эдвард заметил, как тень страха скользнула по ее лицу. Как бы то ни было, она почти тотчас же снова взяла себя в руки и проводила их в дом с таким видом, словно ничего особенного и не случилось. В коридоре, по пути к помещению, где проводились сеансы, их перехватил муж мадам Инносенти. Вынырнув откуда-то из полумрака, джентльмен воззрился на гостей с откровенной враждебностью. Скорее всего, он подслушал разговор на крыльце.

Сеанс проходил точно так же, как и в прошлый раз. Мистер Мун даже узнал знакомые лица — Эллиса Листера и вдову Эрскин. Вместе с ними пришли пожилая пара и невероятно мрачный мужчина, оплакивающий жену. Другими словами, обычный парад неудачников и обманутых, жаждущих утолить собственные невзгоды участливым воркованьем и приятными пустыми словами хозяйки.

После получаса бессмысленной вежливой болтовни, рукопожатий, представлений, чая и печений начался сеанс. Так же серьезно, как и прежде. Мадам Инносенти села во главе стола, быстро перешла на голос Коркорана и принялась выдавать те же туманные, искусно изложенные послания из мира духов. Вначале она обратилась к миссис Эрскин.

— С кем вы желаете говорить? — спросила она знакомым щепетильным тоном испанца.

— С моим мальчиком,— усталым и тонким голосом ответила миссис Эрскин.— С моим маленьким сыном Билли. Ему было шестнадцать, когда он умер.

— Билли? — прошептал Коркоран.— Билли? Есть ли среди духов Билли Эрскин?

Пауза. Затем вполне предсказуемое:

— Мама?

Инносенти сумела довольно сносно изобразить молодой мужской голос, ломающийся и неуверенный.

— Билли? — позвала миссис Эрскин со смесью боли и надежды.— Билли, это ты?

— Мама! Почему ты только сейчас пришла ко мне? Я здесь так давно. Я ждал.

Миссис Эрскин всхлипнула.

— Прости меня, Билл. Ты можешь простить меня?

— Ты скоро ко мне придешь? Здесь тепло и уютно. Тебе тут понравится, мама, я знаю.— Голос стал жалобным, плаксивым.— Но что с тобой случилось, мама? Ты кажешься такой старой...

Эрскин снова всхлипнула, и мадам Инносенти прошептала:

— Мама, я люблю тебя.

Этот разговор продолжался, как показалось мистеру Муну, нескончаемо долгие часы, и он чуть было не погрузился в легкую дрему, когда вдруг услышал собственное имя.

— Мистер Мун? — произнесла мадам Инносенти голосом Коркорана.

— Сеньор,— ответил Эдвард.— Как приятно снова с вами встретиться.

— Хотелось бы мне сказать то же самое. Но прошло семь дней, а вы ни черта не сделали.

— Я был занят.

— Пройдет чуть больше недели, и город запылает, а вы ничего не сделали, чтобы предотвратить это! Духи в страхе, мистер Мун! Лондон в великой опасности.

— Мне все так говорят.

— Хонимен был только крючком. Вы проглотили наживку и даже не поняли этого. Вас использовали.

— Я слушаю.

— Под землей.— Тон Коркорана стал более убедительным.— Опасность под землей.

— Опасность?

Мадам Инносенти выгнулась. Мистер Мун и Сомнамбулист ощутили, как ужасно задрожали ее руки, словно по ним бежала незримая сила.

— Гибель города близится, — возвестила она, стуча зубами.— Заговор против вас. Камни трескаются. Спящий пробуждается.

Несмотря на собственный скепсис, Эдвард чувствовал себя околдованным.

— Что вы имеете в виду?

— Скимпол — пешка. Цель — вы. И вы будете виноваты во всем.

Мы с мистером Муном долго обсуждали предупреждение мадам Инносенти. Конечно, оно звучало ожидаемо смутно и с претензией на тайное знаньице, но оказалось чудовищно точным во многих ключевых моментах. Эдвард некоторое время оспаривал его достоверность — думаю, скорее, чтобы убедить себя, а не меня,— утверждая, будто большую часть сведений она могла вытянуть из Скимпола, Листера или кого там еще из их шпионской братии. Но в конце концов мы оба были вынуждены признать, что мадам Инносенти могла и не притворяться.

Женщина-медиум открыла глаза, и то, что случилось далее, застало мистера Муна врасплох. Позже никто толком не мог описать увиденного. Все свидетели говорили разное, кроме основных фактов. Как почудилось самому Эдварду, глаза мадам Инносенти вдруг стали ярко-алыми. Другие настаивали на зеленом или радужно-желтом цвете, а миссис Эрскин утверждала, хотя ее показаниям, как вы вскоре узнаете, до конца доверять не следует, будто они сделались бездонно-черными. Конечно, сам цвет не важен. Важно то, что случилось нечто замечательное, нечто явно необъяснимое.

Женщина-медиум, пронзительно закричав, упала и осталась лежать неподвижно, словно мертвая. Некоторые из присутствующих утверждали, будто из носа и рта мадам Инносенти тянулись струйки дыма, как если бы внутри ее остывал какой-то чудовищный мотор.

Впрочем, наваждение быстро развеялось. Миссис Эрскин, как минимум семидесятилетняя дама, вскочила, в буквальном смысле этого слова, бросилась к медиуму, подняла ее на ноги и стала хлопать по щекам.