Валентин Терешин - Протосеанс Страница 4

– Светлана. Я же говорила. Женщина из прошлого года. А Лена – последняя его девушка.

     Я потер виски.

– Из всего что ты сказала, что-то пока много любви, Вер…

– Ничего странного. Духовность женщины всегда в ней. А он так или иначе кормился ими. А впрочем, чего не дано – того не додумать.

     …Позже (ага, пока не забыл) мы в «Соболе» понимали что: Эвергетов не способен был самовозобновлять запасы своей энергии не контактируя с кем бы то ни было из представительниц женского пола. До этого, пожалуй, было легко догадаться. Они же, милые, – кормилицы его жизни и в них был сосредоточен весь его энергетический запас, как в зрелом питательном плоде для  питающейся им прихотливой особи.

     Я поинтересовался у Веры: «Так ты думаешь, нам стоит заняться этим типом?» На что она ответила, почему-то отведя тихий взгляд за окно: – Девочек-то нет, обе мертвы. Но этот персонаж принадлежит вашей системе. Вы обязаны. То есть он по ту сторону реальности…

– Должны, говоришь?

– Как бы вам об этом сказать?.. Он… – Вера придала своему лицу сердитые черты, ранее не замечаемые еще мною. Определенно-тревожные. – Он догадался кто он есть в этом мире. И теперь…

– И?

– Он провозгласил себя тем, кого науськал сатана.

– Ну что ж, – я выпрямился и деликатно-театрально оправил свою прическу. (Какой наив; я еще не представлял какой масштаб обретет это мелодраматическое начало.) – Тогда это равнозначный бой!.. – звонко обронил я, не отдавая себе еще полного отчета о погрешности данного слова. – А что же там произошло все-таки с волоокой?

     Вера не стала заставлять меня вытягивать из нее об этом клещами.

– В марте месяце, когда с улиц уже стремительно сходила зима, Евгений столкнулся со Светланой  в дверях местного «Red and white», магазинчике типа модуль. Она подняла на него глаза, он сначала посторонился – (не ожидал, видимо), – она сказала ему «здравствуй» и, не мечтая об ответе, с грустной улыбкой вышла, удаляясь к дому.

     А он вернулся. Догнал ее и пошел рядом.

– Отвечай без экивоков – приспичило?

     Тварь самоуверенно гмыкнула, как и всегда: – Разумеется…

     …Он ублажал ее всю ночь, а на утро перефразировал когда-то ему сказанные ею слова:

– Шарлотка съедена. Когда посчитаю нужным и сготовишься в ромбабу, позову еще раз. – Оделся, пошло бросил «пока» и – скрылся.

     После этого женщина укоротила свои униженные  дни, а спустя неделю, когда Эвергетов узнал, что ее больше нет, бросил: – Большая глупость избегать собственной смерти. Дура дурой, а молодец – смекнула!

– Сволочь!..

     И ряду девичьих душ, которых загубил Эвергетов, не было числа. Безусловно, черная художественная мысль привнесла особую тональность в его мышление на протяжении его скрытной бесовской деятельности. По правде сказать, я пока не порицал в первоначальной своей сути это, ведь я тоже, как и он, мужик, и только могу отзываться сиюминутной реакцией, когда нет на руках подлинных фактов. Но мой источник был – Вера. А ей я доверял полностью. Так или иначе надо сказать, что Эвергетов владел непревзойденным притяжением к себе прекрасной половины.

     Его самого даже загвоздила мысль: от чего же тут сила? (Это на первой стадии своего превращения, когда он волен был еще присваивать своим поступкам объективную оценку.) Вроде не чарую деньгами, не слащавый и не спартанец. Ну, действительно, не златоуст же – но шалеют девки!.. В чем тут дело?!.

     Эвергетов весь превратился в зрение.

     Недрёманные глаза его привычно обвели в почти темной комнате предметы семейного наследия, образ за образом, ибо жалость и принадлежность к своему роду обязывали его это делать время от времени: вот характерная старой бронзе прозелень навеяна дедовской стариной; как составная часть мебели своим вкраплением она внушала всегда солидное мнение о том мастере-краснодеревце, который изготовил все эти уникальные вещи на долгие годы, с вероятностью, что их увидят и правнуки.

     А вот плакаты… Насколько было известно Евгению, отец задолго до его рождения увлёкся литографией и родил на свет множество талантливых работ. Некоторые из них теперь украшают его неприкаянный оседлый быт.

     Вот глаза Эвергетова вспыхнули сердоликом – красные прожилки капилляров расширились, насытились кровью, и молодой человек, близоруко сощурившись, прочно уставился на один из плакатных фрагментов. На нем был изображен монарх, низлагавший с себя корону перед собственным отражением, а в зеркале было, собственно, не его подлинное лицо, не его физиономия, а… огромная плоская узорчатая морда удава, и там же, за спиной самодержца, маячил некий клеврет, приспешник в чертячьем облике, помогающий ему освободиться от натурального царского одеяния, обнаруживая под своей змеиной головой продолжение узорно-расписанной гадины. Вот это да! Он что – человеколикий душитель!?

     После того, что случилось с волоокой и Леной, Эвергетов  ушел в себя, несколько недель не выходил из квартиры (слежался – не распрямиться), но не зачертил, на удивление, – не запил. То есть он ясно понял, что это некто в нем, соумышленник, затих, как смирённый зверь, и давал, иногда, на некоторое время очухаться, привести свои мысли в порядок, осознать кто он и что он на этом суетном аттракционе человеческих страстей…

     В другой момент, внимая Вериному слову и подчиняясь своему же воображению, я увидел иную мрачную картину: после двух убийств Эвергетов замечает в себе как возросла в нем духовная и физическая вибрация, ровно его начали терзать какие-то паразитирующие в нем сущности. И – некий комок, сгусток стал перекатываться от его груди к голове, и наоборот, и непрестанно!

– Что-то я стал себе неудобен… – Эвергетов зажигает свечу, подходит к зеркалу и, время от времени закрещивая зеркало знамением, как истый божедом, обращается мыслью к своему незримому богу. Прочел даже какую-то абракадабру. Три раза. После, в правом  верхнем углу зеркала, вывел расплавленным воском свечки правильный круг с тремя инициалами: «Э». Три буквы «Э», охваченные тонкой окружностью. В тот самый момент он осознал, что три «Э» в плену окружности совокупно суть эвергетовского – чрезвычайного – дела. Но какого он еще не знал.

     Однако сгусток в теле вырастал, обретая формы человека, и скоро вышел за его физические формы, окутав его целиком. Что это было мы с Верой пока не знали. Но Вера всё видела. И всё же не могла сказать.

     Что еще?..

     Родился Эвергетов на свет за час до появления своей единоутробной сестренки. Но половой диморфизм у новорожденных в весе и размерах настолько был разителен, что это было исключительным случаем, ненормальностью. На удивление, все соки, жизненные силы прибрал к себе мальчик-крепыш с завидно уравновешенной физической активностью. Ровно разумно не растрачивая ее, он преумножал ее и – выжидал своего часа. А сестренка умерла трое суток спустя…

     Когда Жене исполнилось 6 месяцев, случилась стихийная драма. Дело было летом, в степи. Когда Эвергетова-мать спустилась в погреб перед готовкой блюд, флюгарка еще не неистовала под напором шквального ветра, но спустя мгновения… Как живое существо из темного кучевого облака свис толстый хобот воздушного волчка, а теплый удушливый воздух выхолодился до низких температур. Сердцевина смерча зависла над болтавшейся на подвязках  зыбкой – там полугодовалый крепыш увлеченно занимался погремком, – и сверху, над ним, оказался центр тромба – так называемое ничто, словно оно еще способно было думать – чтобы прочувствовать прелесть управления живым существом. Да и младенец тоже замер – эмоции веселости он словно осознанно выключил.

     От того времени, от того часа, в воображении Эвергетова кроме той стихии встаёт лишь одна картина – в своего рода сне-бодрствовании он постоянно видел весьма удаленное событие: поразительная голь необозримой степи и скачущие по ней киргизы-лошади. Жеребята-сосуны не поспевают за ними, слетают с ног, а неукротимая сила страха топчет их, вминает в ковыль: Смерть рысит на вороных и выстёгивает крепкие лоснящиеся крупы непоспевающих! А вслед этой всей животной силе собачеи–сатанинские слуги нажимают и нажимают на собачки, и псы-волкодавы хватают за сухожилия тех, кто безнадежно отстал, подпитывая таким образом искусственно управляемое кем-то движение. И замыкает  натиск – прожорливый вихревой тромб.

     Обстоятельным, пусть и лаконичным, оказался этот эпизод из первого раннего детства Эвергетова (для него самого как полузабытая древняя быль), что упрямо побуждало «Соболей» заняться этим делом…

     Поглотив всю известную информацию, мы понимали: дело обещается стать далеко идущим, не тривиальным, мало того, в условиях многомерного социального бытия  я уже расценивал Эвергетова для себя целью номер один, ибо для него ушло самое понятие священного.