Люди ночи - Джон Майло Форд Страница 4

Он сказал без сколько-нибудь явной грубости:

– Я объясню. Эти люди вытащат джип. Человека внутри, вернее его останки, положат в алюминиевый гроб, который вы видите вон там. Гроб запечатают и доставят в лабораторию в Соединенных Штатах. Вертолет вон там, а самолет уже должен был прогреть моторы.

– Однако документы…

– На фотографии видно, что портфель прикован к руке водителя. Так это и останется. Мне случалось видеть, как у покойников в таком состоянии отваливаются конечности; если это произойдет, мы аккуратно положим руку вместе с телом.

– Для меня это неожиданность.

«В точку», – подумал Рулин, но вслух ничего не сказал. Он не дал Кройцбергу предъявить удостоверение, или заговорить по-английски, или еще как-то утвердить свое превосходство. Он ничего Кройцбергу не должен.

Кройцберг сказал:

– Мои полномочия…

– У вас здесь нет ровным счетом никаких полномочий, герр Кройцберг, и вам это известно. У вас есть разрешение наблюдать, чем вы сейчас и занимаетесь. Вы не заглянете в портфель. Я не загляну в портфель. Никто в него не заглянет, пока он не попадет в лабораторию. Das ist fast alles[7].

Кройцберг пробормотал что-то не по-немецки и не по-английски.

Рулин сказал:

– Я вырос в Хамтрамке[8], герр Кройцберг, и тоже хорошо умею ругаться на польском. Однако на самом деле я не церэушная сволочь. У меня церэушные документы, но здесь я как приглашенный советник. Своего рода гражданский спец.

– Вы не из… разведки?

– Давайте воздержимся от лишних оскорблений, герр Кройцберг. Я археолог, эксперт по вскрытию гробниц, раскапыванию захоронений, всему такому. Я подходил по всем параметрам.

– И кто вас сюда послал?

– Человек по имени Рафаэль.

Кройцберг задумался.

– Я не знаю Рафаэля.

– Ваша организация знает. Почему бы вам не поехать домой и не спросить у начальства?

– А если я этого не сделаю?

– У вас есть разрешение наблюдать. Впрочем, должен предупредить, что у миз Доннер есть разрешение вас застрелить, если вы попытаетесь предпринять что-либо еще.

Кройцберг повернулся. Женщина в зеленом пуховом жилете широко ему улыбнулась. Затем достала из кармана пластинку жевательной резинки, развернула и принялась жевать.

Кройцберг смотрел на нее приоткрыв рот.

Рулин сказал:

– Она называет свой пистолет «Блитцен». Вы, наверное, слышали про американцев, которые дают имена своим пистолетам. В ее случае, боюсь, название меткое.

Доннер подвигала челюстью и выдула пузырь, лопнувший так громко, что двое военных обернулись в ее сторону.

Кройцберг сказал тихо:

– Donner und Blitzen?..[9] Toll. All ganz’ toll[10].

Затем повернулся к Рулину и добавил:

– Разумеется, я составлю об этом полный отчет.

– Разумеется, – ответил Рулин.

Кройцберг побрел обратно к машине. Он помедлил мгновение, глянул на Доннер – та выдула пузырь из жевательной резинки и помахала рукой, – сел в автомобиль и уехал.

Доннер выплюнула жвачку на траву.

– Думаешь, он напишет в отчете про «Доннер и Блитцен»?

– Если верить досье, он очень дотошен.

– Он придурок.

– В Управлении «К» его считают придурком, заслуживающим всяческого доверия.

Доннер нахмурилась:

– Так мне теперь называть свой пистолет дурацким именем? Из-за того, что ты захотел кого-то пугнуть?

– Убедить его, Кэрри, убедить. Что бы ни думал сейчас Кройцберг, он точно убежден, что мы очень, очень серьезно относимся к содержимому портфеля. – Рулин встал, сунул компьютер под мышку, отряхнул брюки. Потом глянул на дорогу, по которой уехал Кройцберг. – Именно это он и скажет своим нанимателям.

– Которым?

– И тем, и тем. Но Москве в первую очередь. Для Кройцберга его приоритеты очень важны.

Они двинулись вдоль берега к военным и крану.

Река под краном забурлила. Цепи скрежетали, машина гудела от нагрузки. Над водой показались фары, похожие на глаза исполинской лягушки, из прорезей в светомаскировочных крышках текла грязь.

– Смотрел «Психо»?[11] – спросила Доннер.

Джип медленно вылезал на поверхность, отовсюду хлестала вода с мелкими камушками. За сорок лет машину наполовину занесло, аквалангисты отчасти ее раскопали, но все равно она была облеплена грязью по бамперы. Белая звезда на пассажирской дверце – аквалангист, нашедший джип, счистил с нее ил – блестела неожиданно ярко.

Водитель сидел на сиденье более или менее прямо, одна рука вывесилась за дверцу. С такого расстояния лицо у него было несколько карикатурное – рот очень, очень широко открыт. Некоторые военные заметно нервничали. Рулин предполагал, что некоторых стошнит – в таких случаях всегда тошнило как минимум кого-нибудь одного. Реки, гробницы, пирамиды, неважно – уже много лет новые открытия были связаны для него с запахом рвоты.

– Хорошо, подержи так, – сказал он крановщику. – Пусть вода немного стечет.

Утреннее солнце вспыхнуло на хлещущей из джипа воде, и грязные струи засверкали алмазным дождем.

Небо над Эдинбургом было пасмурным, но не бесцветным – по нему бежали акварельные тучи всех оттенков серого, индиго и стали.

Аллан Беренсон запахнул плащ, надвинул фетровую шляпу и пошел через дорогу, отделяющую большой сетевой отель от крохотной гостиницы, где он остановился и где его ждали. Электрическая вывеска большого отеля влажно светилась в тумане, стеклянный фасад поблескивал, словно сверток в полиэтиленовой пленке. Гостиничка впереди была темной и готической под дождем – тихая, чуть мрачная, но бесконечно более уютная.

– Добрый вечер, доктор, – сказала пожилая толстуха за стойкой, когда Беренсон забирал ключ. – Сыровато сегодня.

– Да, немножко.

– Прислать вам в номер чаю?

– Буду очень признателен, миссис Кроми. Два, пожалуйста. Мне с молоком, даме – с лимоном.

Миссис Кроми кивнула и заговорщицки улыбнулась:

– Я мигом заварю, доктор.

Беренсон улыбнулся в ответ, поднялся по лестнице, тихонько постучал и открыл дверь. Номер – однокомнатный, десять футов на двадцать – был обставлен потертой мебелью более или менее в одном стиле: моррисовское кресло, трельяж, чайный столик, двуспальная кровать. Женщина в синем трикотажном платье сидела на кровати и снимала чулки.

– Не так скоро после лестницы, – очень тихо проговорил Беренсон. – У меня сердце не выдержит.

– В таком случае я не позволю тебе расстегивать пуговицы.

– Нет уж, позволь. – Он подошел, провел рукой вдоль застежки на спине платья, затем поцеловал женщину в шею. – Однако миссис Кроми принесет чай. Давай дождемся ее.

– И долго…

В дверь постучали. Беренсон открыл дверь и принял поднос. Затем повернулся и ногой захлопнул дверь. Женщина сидела на кровати очень прямо, смиренно сложив руки на коленях, скрестив голые щиколотки и улыбаясь, как послушная школьница. Беренсон рассмеялся и чуть не расплескал чай.

– Как ты думаешь, я угодила старой вуайеристке?

– Она милейшая старушка и тайны хранит лучше, чем целая контора швейцарских банкиров. – Беренсон поставил поднос на стол. –