Баллады старого катафалка - Константин Чиганов Страница 4

Omnes viae ad me[2]

Что-то забрезжило в памяти… омнес — все, виа… виа Аппиа, дорога, путь…, все дороги ведут в Рим… а, ага. Ко мне.

Ну да. Не поспоришь, если вы в этом смысле.

Дальше вел коридор, но не прямой, а плавно уходящий вниз, под землю. Здесь по стенам торчали те же руки с факелами. Коридор оказался длинным, под сотню шагов, и явно выводил куда-то за пределы склепа. Еще одна дверь… Артем потянул кольцо и она беззвучно открылась. Зато за ней заиграла музыка, та самая.

4

Большой сумрачный зал с беломраморным натертым полом освещали треногие жаровни возле стен из гладкого черного камня, а потолок светло-голубой, с мозаичными синими тучами. В зале танцевали люди в костюмах, которыевсякий счел бы маскарадными, но носили их мужчины и женщины — все молодые и хорошо сложенные, привычно и без стеснения.

Пары составлялись самые странные. Вот высокая бледная блондинка в палевом платье с кринолином кружится с разрисованным татуировками богатырем-маорийцем в одной набедренной повязке, Вот отплясывают рыжая дамочка в коротком зеленом платьице с кем-то в монашеской рясе и с тонзурой, а там наполеоновский драгунский офицер что-то шепчет гейше в розовом кимоно и с набеленным лицом…

Музыка сменилась, теперь то была какая-то восточная мелодия с маленькими цимбалами, но не тягучая… музыкальный слух, всегдашнее Артемово проклятие, и не думал паниковать и сворачивать уши в трубочки.

К нему скользнула роскошная брюнетка в египетском наряде: белый каласирис до полу, золотые браслеты-змейки на голых белых руках, подобие немеса в синих и золотых горизонтальных полосах с восставшей коборой на лбу. Черноглазая, с дорисованными к вискам бровями, с немного крупным носом.

— Привет, дорогой возница. Наш Харон на суше, до берега Стикса. Тебя ждет кое-кто важный, здешний хозяин, идем!

Она ловко подхватила Артема под руку и повлекла сквозь толпу, легко ступая блестящими сандалиями. Люди не глазели, вежливо пропуская, болтали о чем-то своем. Справа Артем увидел краснокожего в замшевой одежде, с черно-белыми орлиными перьями на голове. Он дымил длинной резной трубкой. Опять во сне Артем почуял запах, что-то вроде ладана и тлеющей листвы.

— Вот и мы, вот и мы, — повторяла дама, подводя его к большому пустому креслу, скорее трону, золоченого дерева, с гнутыми подлокотниками и львиными головами на них, с багряной обивкой. Она неожиданно чмокнула Артема в щеку сухими губами и пропала с глаз… в эту секунду музыка смолкла а по залу прокатился звонкий удар гонга.

В кресле уже кто-то сидел.

Мощная чернокожая фигура драпировалась в пышный желто-зеленый с золотом наряд вроде мантии, а на голове несла подобие жемчужно-золотой островерхой короны. Но решительно ничего театрального и забавного в ее варварской пышности не было. И с черного толстогубого лица, плосконосого, с рублеными чертами, смотрели жгучие буравящие глаза с очень яркими белками.

Вождь. Артем подумал, он не удивится, если по одному слову этого Вицлипуцли люди кидались в вулкан, например. Пока он терял время, черный атлет кивнул вполне милостиво и сказал приятным, густым басом:

— Добро пожаловать. Мой скромный праздник, мои друзья, мои сила и слава. Меня тут зовут… граф Пятница. Черный предтече, злого пророче и мучениче, к сожалению, тоже[3]. Я думаю, все вышло не случайно. Раз уж ты стал владельцем моего последнего пристанища.

Музыка заиграла снова, теперь подобие менуэта с клавесинными переливами, люди за спиной Артемы снова задвигались и заговорили. Похоже, торжественная часть кончилась, что ж, меньше формализма.

— Я знаю, кто ты, откуда, так что это можно пропустить, — продолжал вождь. Он щелкнул пальцами, и кто-то затопотал за спиной Артема. К нему подбежала крытая зеленым бархатом банкетка на золоченых львиных лапах. Сделала книксен и легонько ткнулась под колени. Артем сел. Банкетка больше не шевелилась. Ладно. Удобно. Он огляделся, и граф Пятница понял:

— Да, тут больше некуда устроить седалища. Но диваны нужны тем кто устал. А здесь не устают. Что же, теперь ты владелец моего… как это выразиться… можно сказать что жилища. Или тюрьмы. Нет, я бывал и там, когда был молод и глуп, это другое.

— Вы про Кадди, э… граф? (кстати, на каком языке мы беседуем?)

— На ты и без званий, мой друг, на ты и без званий. Конечно. Этот чертов черный сарай, в общем-то, спас меня, хоть и надоел уже до смерти. Хотя какая смерть, все было хуже…

Что хуже смерти, юноша?

Артем даже не нашелся что сказать, паралич, что…

— Не умереть в нужный момент, — усмехнулся Пятница. — Повиснуть между жизнью и смертью без надежды на то и другое. Она, она, ведьма, сумела меня подловить… хотя тебе это неважно. С виду я был совсем мертвец, неудивительно, даже мои ученики обманулись. И повезли, geeks san sevo [4], хоронить… МЕНЯ повезли хоронить?! Даже без предсмертного пророчества! Представляешь?

— А… смутно. Просто…

— Просто тебя не хоронили заживо, timoun?[5] Какие твои годы. И вот я лежу в гробу, отличном, кстати, гробу, лучшего мастера из Фриско, мореный дуб, я даже узнал его манеру простегивать обивку мелкими ромбиками… и ни черта, нм черта не могу поделить со своей modi kadav, проклятой тушей! Я и был мужчина видный, как сейчас, только в реальности.

Он вздохнул и щелкнул пальцами. Из воздуха в них появилась толстая бурая сигара с сине-золотым ободком, закурилась вкусным головокружительным дымом, и маг пыхнул, не затягиваясь.

Ну так вот. Ни глаз открыть, ни пальцем шевельнуть… о, отец наш Суббота, вот это было мучение! Лучше бы мне вырезали сердце, как петуху какому в жертву. Играет музыка. Хорошая музыка, трубы, барабаны, регги, тысячедолларовый оркестр, дьявол их побери! И я понял, вот-вот, и эти ублюдки, estipid, скудоумные, увезут меня и зароют… ладно еще не сожгут, но ведь и лежать так в гробу невесть сколько, пока помрешь! И тебя будут жрать черви! Шевельнуться я не мог, заорать не мог… и тогда я прочитал мысленно последнюю молитву Субботе, сдвинул кое-что в своей голове, не думай, мальчик, будто было легко… короче, я ощутил, что меня, то есть гроб, задвигают куда-то, хлопнуло… и мы… то есть я в гробу, поехали. Тело мое явно никуда уже не годилось, я чувствовал, как оно умирает нарв за нервом, мускул за мускулом, сердце молчало. Я понял, что и