Варвара Мадоши - Кто убил Карла Романьо? Страница 4

— Простите, профессор Геллерт… — тихо сказала фройляйн Гаусс, приближаясь ко мне. — Можно… можно сказать вам кое-что?

— Не надо, Лиз, — фройляйн Виниц, очень бледная, дернула ее за рукав. — Извините, профессор, нам пора…

— Нет-нет! — златовласая красавица стряхнула руку подруги, и подошла вплотную к кафедре. В своем светло-желтом платье, к которому очень шли оранжевые ленты в волосах, она выглядела необыкновенно мило — куда милее, чем ее смелая подруга с модно укороченным по самые лодыжки подолом…

Я отвел глаза, чтобы не смотреть на кожаные башмачки Беаты Виниц — и взгляд мой упал на конверт, который мне протягивала фройляйн Гаусс.

Пришлось срочно подавить раздражение. Подобные моменты очень важны для юных сердец; я уже по опыту знал, что подобные ситуации чреваты скандалами, истериками и прочими неприятностями.

— Моя дорогая фройляйн… — начал я, вздохнув. — Я понимаю ваши чувства, но сейчас не самое…

— Нет-нет, герр Геллерт! — воскликнула она, глядя на меня сияющим взором синих глаз. — Это я понимаю ваши чувства! И я хотела сказать, что я вас всячески поддерживаю! Мне тоже никогда не нравился этот Карл Романьо, этот выскочка, который так несправедливо затирал вас! Честное слово, я и сама бы его убила, и я восхищена вашей смелостью и прямотой!

Сказать, что мир мой пошатнулся, значит, ничего не сказать. Я открыл рот, намереваясь произнести гневную отповедь, воззвать к лучшим чувствам девицы, предостеречь ее от поспешных выводов и излишне модерновых суждений… Но вместо этого мой кулак обрушился на кафедру, да так, что по дереву пошли трещины. И, боюсь, из потолка ударили две-три молнии, изрядно повредив паркетный пол. Вообще-то магия стихий не самая моя сильная сторона, но еще великий Фрэнсис Бэкон писал, что гнев является сильнейшим катализатором любых реакций в магическом поле.

— Чтобы духу вашего здесь не было! — заорал я. К сожалению, голос мой прозвучал подобно раскатам грома в горах; вероятно, его было слышно во всем институте, если не на улице. — Еще хоть раз посмеете хоть намекнуть, что я убил Карла Романьо — смерть ваша будет ужасна!

Элиза Гаусс попятилась. К сожалению, смотрела она на меня с восхищением. Я запоздало вспомнил, что в ситуациях, подобных нынешней, у меня в глазах зажигаются огни, а за спиной вырастают черные крылья — сугубо индивидуальная особенность. Столь романтически настроенную юную особу подобные проявления, увы, могут подвигнуть к совершенно неподходящим выводам…

К счастью, ее подруга, несмотря на эпатажный наряд, оказалась более здравомыслящей. Пискнув, она ухватила Гаусс за локоть и вытащила вон из аудитории.

Тут же черная волна гнева отпустила меня. Я пошатнулся и уселся на приступку, ведущую к кафедре. Мне было дурно, голова шла кругом. Естественные последствия подобных вспышек — это с одной стороны, а с другой… Я понимал, что только что словно бы собственноручно расписался под этими гадкими измышлениями.

Домой я добрался в еще более расстроенных чувствах, совершенно потерянный. Я отменил все лекции на сегодня, сказавшись в деканате больным — там отнеслись с пониманием — и еле удержался, чтобы не добираться какими-нибудь закоулками по окраинам.

Интуиция не подвела: подходя к дому, я обнаружил небольшую толпу (впрочем, люди уже расходились), приставов из магистрата и пятна крови на тротуаре. Общее внимание было направлено на дом Карла.

К сожалению, нервы мои находились в таком состоянии, что я не нашел в себе сил встретиться с трудностями лицом к лицу. Сотворив простенькую иллюзию — и удивившись, как это не пришло мне в голову раньше — я пробрался в собственный дом, будто вор в ночи.

— Дорогая, это я, не пугайтесь! — сказал я Терезе, вышедшей навстречу с большими садовыми ножницами.

— Я почти догадалась, — спокойно сказала моя жена. — Не каждый день к нам в дверь заходит розовый куст.

— Ох, простите, немного напутал, — я торопливо снял иллюзию и пожаловался. — Я несколько не в себе… что за день был сегодня!

— Полагаю, тяжелый, раз вы вернулись так рано, — кивнула Тереза. — Хотя бы из Академии вас не увольняют?

— Нет… А вы полагаете, до этого может дойти?! — я схватился за сердце и присел на пуфик в прихожей.

Тереза сунула ножницы в подставку для зонтов и, подхватив меня под локоть, повела в гостиную. По дороге она послала нашу горничную на кухню за вином, и вскоре я уже сидел на мягких подушках, наслаждаясь моим любимым итальянским.

— Пока вы в таком состоянии, вам нельзя в магистрат, — критически обозревая меня, произнесла супруга.

— В магистрат? — слабо переспросил я. — Это по поводу того, что случилось сегодня в доме Карла? Кстати, что там произошло?

— Разумеется, — кивнула Тереза. — К Хугге явились долговые приставы, а она отреагировала… в привычной ей манере.

— Кто-нибудь убит?

— О, она отрубила одному голову, но поскольку он иногородний, это ничего страшного, — успокоила меня Тереза. — Если вы не против, я с вашей доверенностью улажу это дело.

— Да, конечно, — я кивнул. — Моя дорогая, я, как всегда, полагаюсь на ваше здравомыслие… Кстати, напомните мне пожалуйста, какую сумму составляют долги Карла?

Тереза вела финансовую документацию для обоих наших семейств, и я не мог бы найти более надежного эконома.

— В данном случае это неважно, — пожала плечами Тереза, надевая шляпку и завязывая ленты. — Согласно эдикту курфюрста от 15 мая 1567 года кредиторы не имеют право забирать в счет долга единственное жилье и фамильное достояние при наличие несовершеннолетних сыновей, или, в случае отсутствия таковых, в части большей, чем необходимо для выделения «разумного приданого» незамужним дочерям, не достигших двадцати лет… А в данном случае мы имеем даже двух несовершеннолетних сыновей. Все, что они могут заставить нас сделать — это продать коллекцию старинного оружия, которое Карл собрал по мирам Древа, и некоторое количество драгоценной утвари… Но я думаю, ты всегда можешь навести достаточно качественную иллюзию, чтобы приставы ничего этого не заметили, ведь верно?..

— Да, но эти долговики… — начал я. — Они бы не явились туда, если бы все было так просто…

— Они просто рассчитывали, что смогут выжать что-то с несчастной вдовы, неосведомленной о наших законах! Вы же знаете эту породу. Получили по заслугам, — твердо сказала Тереза и поцеловала меня в щеку. — Все образуется, дорогой. Надо, чтобы кто-то достаточно высокопоставленный призвал магистрат к порядку. И тут ваше имя послужит прекрасно, — с этими словами Тереза забрала из секретера уже порядком потрепанную доверенность по ведению дел на ее имя, оформленную мною где-то через полгода после свадьбы, и скрылась прочь. В прихожей она велела служанкам сделать мне грелку, легкий обед и выполнять каждый мой каприз. «А не так как ты, Ханна, взяла моду последнее время».